Главы из романа «Маскарад со смертью».

Глава 1.

Налёт

Газета «Северный Кавказ»

№ 84

от 3 августа 1907 года

Происшествия:

«Как следует из сообщения в газете «Московский Листок»,  в четверг, августа, 1-го дня, поздно вечером, в Москве, со станции «Михайловская» Владикавказской железной дороги, была получена телеграмма об убийстве в купе первого класса международного общества спальных вагонов директора московского отделения торгового дома Бушерон в Париже г-на Жоржа  Делавинь и его двадцатилетнего сына Людовика. Преступление совершено с целью грабежа.

В Москве, в дополнение уже сообщённой телеграммы, нам удалось узнать от близко стоящих к фирме Бушерон людей, имеющей на Кузнецком мосту громадный ювелирный магазин, не лишённые интереса подробности.

Недели две тому назад покойный Жорж Делавинь получил из Парижа от главы вышеупомянутой фирмы письмо, в котором ему предлагалось отобрать большое количество драгоценных камней и отправить их в соответствии с прилагаемым списком  в губернский город Ставрополь, в сопровождении двух  доверенных лиц.

Г-н Делавинь, находившийся на службе у фирмы Бушерон более двадцати лет, как человек крайне осторожный и недоверчивый, опасаясь препоручить драгоценности чуть ли не на миллион рублей кому-либо, решил лично выехать по месту назначения со своим старшим сыном, тоже состоящим на службе  в этой же фирме. Господа Делавинь, имея в ручном, сравнительно небольшом, кожаном саквояже драгоценных камней на очень значительную сумму, тридцатого дня, минувшего июля, выехали в Ставрополь.

К исходу вторых суток поезд благополучно проследовал станцию Кавказскую, где имел остановку в семнадцать минут, и  через непродолжительное время, снова замедлил ход между разъездами. В этот  момент, кто-то открыл автоматический тормоз Вестингауза, и в вагон международного общества спальных вагонов ворвались двое вооружённых грабителей в национальных горских одеждах и в   чёрных масках.   Разбойники стремительно направились  в купе №8, занимаемое французскими подданными. Время было около полуночи.   Служащие ювелирной фирмы видимо уже спали, и поэтому в один миг   были застрелены. В каждого из них попало по нескольку пуль, предположительно из маузеров. Раны оказались смертельными.  В момент внезапно раздавшихся выстрелов все пассажиры оцепенели от ужаса, и никто даже не попытался броситься им  на помощь. Грабители-убийцы, пользуясь общей паникою и темнотою, выбежали из вагона и, никем не задержанные, бесследно скрылись в степи. Кожаный саквояж исчез вместе с драгоценностями.

Вызванные тотчас же казаки бросились в погоню и оцепили окрестную местность. Розыски  велись всю ночь и весь следующий день. Результат их пока неизвестен.

После покойного остались жена, сын и дочь-невеста, свадьба которой должна была состояться после  возвращения отца.

По получении печальной телеграммы супругу постиг нервный удар. В настоящее время она очень слаба, и никого не принимает.

Среди ювелиров г-н Жорж Делавинь слыл большим знатоком  брильянтов и мастером редкой огранки».

Глава 2.

Купе №8

Тёплое южное  солнце  играло весёлыми лучами на лицах публики ожидающей на перроне прибытие кавказского скорого поезда. Разгоняя усевшихся на рельсах ворон, жадно подбирающих спелую мякоть оброненного  кем-то арбуза, уставший паровоз натужно разразился продолжительным свистком и  медленно подкатил  к перрону городского вокзала. Его огромные колёса с белой окантовкой и красные дышла с

шатунами были намного выше человеческого роста и от этого казались лапами фантастического, инопланетного существа  из «Войны миров» Герберта Уэллса. Белый номерной знак, нанесённый  на нижней части будки машиниста и на буферном брусе, позволял предположить, что паровоз серии «ОВ» числится за  112 порядковым  номером и приписан к Владикавказской железной дороге. Чёрный цвет предусмотрительно скрывал толстый налёт угольной сажи на длинном стальном туловище и только  чумазая, но  счастливая физиономия  помощника машиниста  полностью раскрывала  задуманную конструкторами маскировку.

Станционный смотритель трижды ударил в медный, начищенный до блеска колокол.  Растянувшийся как гусеница состав вздрогнул и  остановился. Встречающие с нетерпением вглядывались в окна, дожидаясь, когда же, наконец, вагоновожатые  дадут команду выпускать пассажиров.

Этот опоздавший поезд  ждали. Четверо господ в штатском быстро подошли к вагону международного класса, предъявили проводнику полицейские  жетоны и, пропустив спешившего по коридору  священника с громоздким чемоданом, почти беспрепятственно прошли  до восьмого купе.

Начальник местного жандармского отделения Владимир Карлович Фаворский, судебный следователь Фельденкрейц, штатный полицейский фотограф  Яблочков и  врач Топорков протиснулись в проём узкой двери и …остановились в оцепенении.

На спальных местах  мирно покоились два застывших  окровавленных тела. Стены и потолок были забрызганы алой мозговой жидкостью. Внешне создавалось ощущение того, что несчастные так и не успели проснуться, в момент когда обезумевшие от собственной дерзости преступники, разрядили в них оружие. На столе лежала начатая коробка шоколадных конфет фабрики Абрикосова и две  пустые чайные кружки.

Следственная команда принялась за работу. Фотограф, установив треногу,  выбирал  нужный фокус объектива. Врач ощупывал тела и фиксировал повреждения. Расположившись у боковой полки, следователь методично вносил карандашом данные в протокол, а Фаворский, с помощью перочинного ножа старательно выковыривал из  полированного дерева, глубоко засевшие пули.

– Девятнадцать  выстрелов… Стало быть, палили из двух пистолетов. Выходит, в каждом, минимум, по десять патронов. Да и калибр – почти  как у винтовки «Мосина», – рассматривая на свет извлеченную из обшивки вагона, совсем не повреждённую пулю, делился соображениями жандармский ротмистр. – Что ж, господа, не ошибусь, если предположу, что это германский маузер – новое универсальное десятизарядное оружие, сочетает в себе качества пистолета и лёгкого карабина. Последнее время ими усиленно вооружается турецкая армия.

– Хотелось бы знать, кому досадили  эти несчастные и за что их так  усердно свинцом нафаршировали. Куда они направлялись, и кто их здесь ожидал? – задумчиво проронил  следователь.

–Боюсь, господа, что с этим делом нам придётся изрядно повозиться. Да и не  всё здесь так просто, как может показаться на первый взгляд. У меня даже  нет точной уверенности в том, что явилось причиной их смерти, – неуверенно выговорил врач.

– Позвольте, Сергей Матвеевич?! И что же вы имеете в виду? Да ведь из них решето сделали, а вы причину не найдёте – удивлённо вскинул брови Фельденкрейц.

– Возможно, вы были бы правы, если бы не одно важное обстоятельство – у обоих трупов довольно сильно расширены зрачки. А если учесть, что  в момент налёта они спали, то согласитесь, это довольно странно. Одним словом, без вскрытия установить точную причину смерти будет невозможно.

– С  нетерпением буду ждать, вашего заключения, доктор, – согласно кивнул  следователь.

– Смею предположить, господа, что это иностранцы. Судя по ярлычкам, вся одежда куплена в Парижских магазинах, – заключил ротмистр, копаясь в дорожном чемодане одного из потерпевших.

Рутинный осмотр продолжался. Опрошенные проводники пояснили, что  найденные мёртвыми господа направлялись в Ставрополь. По крайней мере, это следовало из   предъявленных ими билетов. По-русски изъяснялись сносно, хотя и  с заметным французским акцентом. В вагоне-ресторане долго не задерживались. С собой постоянно  носили небольшой кожаный саквояж. Его то в купе и не оказалось.

Установить личность  того, кто перед нападением дёрнул ручку Вестингауза, так и не  удалось. Но  не задолго до экстренной остановки проводник вагона второго класса, где и был сорван тормоз, видел в коридоре  даму в белом платье и с вуалеткой. Правда, опознать таковую  впоследствии не смог. Опрошенные пассажиры свою причастность к остановке полностью отрицали.

И хотя преступления на железнодорожном транспорте – вотчина жандармского управления  железных дорог, дело по двойному убийству  было поручено Фаворскому, который формально никакого отношения, как руководитель политической полиции, к вышеназванной организации не имел. Но из-за отсутствия в городе соответствующей структуры  отдуваться   приходилось именно ему. Правда, в этом было и некоторое преимущество – в распоряжении  ротмистра всегда были лучшие следователи судебного департамента, штатные полицейские врачи и даже фотограф. Слава богу, основная работа от этой дополнительной обязанности не особенно страдала, потому, как  смутьянов в городе  уже почти всех повывели и аресты, да обыски у разного рода революционеров и анархистов были редкостью. И только высылаемые из столицы поднадзорные студенты ещё доставляли хлопоты, забывая вовремя отметиться в местном охранном отделении. А иногда, выпив лишнего, они  выкрикивали на Александровской базарной площади антиправительственные лозунги. Их  тут же задерживали городовые и, промурыжив ночь в участке,  на утро, как правило, отпускали.

Новое злодеяние выбивалось из ряда обычных железнодорожных краж и пьяной вагонной поножовщины. Поиск преступников мог затянуться надолго. Вопросов у   ротмистра было гораздо больше, чем ответов. Опыта в раскрытии такого рода дел у тридцатилетнего  начальника не имелось. Да и откуда было ему взяться, ведь за последние три года жизнь  драгунского офицера сделала несколько головокружительных и неожиданных виражей, полностью изменив его судьбу.

Ещё совсем недавно штабс-ротмистр  17- го драгунского Нижегородского Его Величества полка с  началом русско-японской войны, был всецело охвачен духом самопожертвования и  патриотизма.  Повинуясь героическому порыву, он  сразу же написал рапорт о направлении на фронт и в скором времени был зачислен в Терско-Кубанский полк, ожидающий отправки на Дальний Восток.

Уже через пару месяцев, во время    Мукденского сражения,  конный разъезд под его командованием,  неожиданно оказавшись в тылу врага, сходу атаковал и уничтожил артиллерийскую батарею новых японских  скорострельных пушек «Арисака». Во время боя, отважный офицер получил ранение, но, несмотря на это, его кавалерийское подразделение в полном составе благополучно вернулось  в расположение части. За этот подвиг штабс-ротмистр был удостоен ордена Святой Анны III степени с  надписью «За храбрость»  и  досрочным присвоением очередного воинского звания.

Выйдя из госпиталя и  насмотревшись на бездарное командование генералов, Фаворский решил подать в отставку, но в штабе дивизии его нашёл  прибывший из столицы господин, который и  предложил службу в политической полиции. Недолго думая, драгунский офицер  дал согласие, и был направлен в Санкт-Петербург слушателем специальных курсов при Штабе Отдельного корпуса жандармов. Сразу после их окончания Владимира Карловича командировали в Ставрополь, где он и остался,  возглавив местное охранное отделение при Терском жандармском управлении.

Несомненным достоинством нового начальника Ставропольской охранки  была его удивительная способность быстро сходиться с людьми. Высокий подтянутый красавец с открытым лицом, с закрученными в спираль модными усами, с приятным  чистым голосом и мягкими манерами,  располагал к общению и производил впечатление благовоспитанного, не имеющего ничего общего с грязными полицейскими провокациями, человека. Многие ему верили,  открывали душу, и успокаивались. Но ненадолго.… Защищая Добродетель от  Дьявола, он и сам стал незаметно превращаться в жестокого и беспощадного «охотника за бунтарями», как иронично величал Владимир Карлович  себя и своих  сослуживцев.

Благодаря его стараниям, за последний год количество тайной агентуры выросло. Вербовочные беседы он проводил лично, встречаясь с «объектами» на конспиративных квартирах.

Учитывая скудные официальные возможности по денежному вознаграждению добровольных помощников, Фаворский  оказывал осведомителям разного рода мелкие преференции: помогал устроить на бесплатное обучение в гимназию детей;  снимал наложенные полицией штрафы за нарушение правил торговли; смотрел сквозь пальцы на печатание книг в типографии Тимофеева свыше заявленного тиража, что, по сути, являлось незаконным промыслом и могло повлечь уголовное наказание.

К сожалению, картина налёта на поезд вырисовывалась достаточно туманная, и, сказать по-правде, малопонятная. Но, следуя хорошо усвоенному курсу розыскного дела, ротмистр понимал, что надлежало перейти ко второму обязательному этапу – сбору необходимой информации. Для этого предстояло чётко поставить задачи осведомителям и грамотно распорядиться полученными донесениями, то есть суметь составить из разрозненных часто противоречивых сообщений яркую и понятную логическую цепочку человеческих поступков.

Интуиция подсказывала, что ключ к разгадке тайны убийства иностранцев лежит где-то на поверхности, надо лишь  его внимательно рассмотреть среди цепи обычных, и на первый взгляд, ничем не примечательных событий.

Глава 3.

Новая жизнь

Присяжный поверенный  Клим Пантелеевич Ардашев,  был совершенно удовлетворён  теперешней, полной домашнего уюта и спокойствия, гражданской жизнью  ставропольского обывателя, тем более что сорок лет – возраст, когда  мудрость уже пришла, а старость ещё не наступила.

Но  два года назад, вернувшись в Одессу из заграничной командировки  на борту греческого судна с документами на имя Австро-Венгерского подданного, тайный посланник  Российской империи  привёз  с собой не только тяжёлую  форму тропической лихорадки, но и   сквозное ранение  обеих ног. Это был  результат выполненной, но  очень опасной операции  по перехвату личного послания премьер-министра Великобритании `Артура `Бальфура представителю Соединённого Королевства на ожидаемых российско-английских консультациях по разграничению сфер влияния в  Персии.

Пули задели и мышцы, и суставы. После трёх перенесённых  операций, диагноз врачей был неутешителен: передвигаться начальник  Азиатского департамента МИД России сможет только с помощью пары костылей. К глубочайшему сожалению, о  выполнении деликатных поручений  за  границей  не могло быть и речи.

Поблагодарив руководство и лично, своего непосредственного начальника, его высочество принца Ольденбургского, Клим Пантелеевич, отказался от любезно предложенной ему преподавательской работы на  кафедре восточных языков при  учебном отделении министерства иностранных дел и вышел в отставку.

Родина по  достоинству оценила успешную работу «рыцаря плаща и кинжала»  по созданию агентурной сети в Британской Ост-Индии (на Цейлоне, в Карачи, Бомбее и Хайдарабаде) и вербовку  высокопоставленного чиновника английской колониальной администрации в  Дели.

По особому  соизволению Государя  коллежский советник Ардашев получил из рук Николая Александровича золотой перстень с вензельным изображением «Высочайшего имени Его Императорского Величества»,  орден Владимира IV степени с бантом,  а так же  единовременную денежную выплату в  сто  тысяч рублей.

Будучи человеком деятельным и умным, Клим Пантелеевич, пришёл к глубокомысленному заключению, что на сей момент закончилась только первая фаза его жизни, а новая  может стать не менее интересной и захватывающей. Надо только принять правильные решения.

Во-первых, следовало самостоятельно разработать методику лечения повреждённых суставов и начать их тренировку. Здесь могла пригодиться лечебная гимнастика индийских йогов, освоенная как раз перед тем злосчастным ранением.

Во-вторых, оставались так и не оконченные два курса Петербургского университета, где юный и полный энергии студент постигал основы юридических наук, пока не увлёкся персидским и турецким языками. Внезапный интерес к Востоку и заставил бросить юридическое поприще, перейдя на факультет востоковедения, который он успешно окончил. Вот тогда-то и пригласили молодого выпускника на  неведомую ему работу в недавно организованный специальный отдел при внешнеполитическом ведомстве Российской империи.

Почти военная дисциплина, новые предметы под номерами и  без названий, дополнительные иностранные языки, необычные занятия по развитию специальных навыков,  изнуряющие физические нагрузки. Но вскоре  пришла пора бесконечных заграничных  командировок и поручений, одно сложнее другого. Так пролетели годы.

Что ж, теперь предстояло вернуться к давно забытым дисциплинам по юриспруденции. Было необходимо сдать экзамены экстерном и, минуя обязательный пятилетний срок помощника адвоката, получить разрешение на практику присяжного поверенного окружного суда,

Ну, а в-третьих, стоило решить, где пройдёт эта вторая часть его жизни. Ответ напрашивался сам собой: в тихом и солнечном, раскинувшемся в окружении бескрайних степей, городе. Там, где прошло его детство и  юность.

– И с какой-то стати мы должны ехать из столицы в  этот маленький и захолустный городок? – обиженным тоном спрашивала Клима Пантелеевича жена, –  Ну не хочешь жить в Петербурге, есть Москва или, на худой конец, Нижний.… Ну почему обязательно в Ставрополь? – непонимающими и от того  широко раскрытыми от удивления глазами, смотрела на мужа Вероника Альбертовна и ждала ответа.

Ардашев сидел в любимом кожаном кресле и молчал. Он опустил взгляд, видимо пытаясь самостоятельно разобраться в принятом решении, но найдя правильные слова, сразу как-то посветлел  и, улыбнувшись, произнес:

–  Я там родился.

…Со времени того памятного разговора прошёл год. Революционные настроения стали понемногу угасать не только  в Москве, но и в провинции.  Март 1907 года уже дышал спокойствием. О прошлогодних  демонстрациях в Ставрополе  стали забывать и только  вырванные из  тела мостовых булыжники, напоминали о минувших  беспорядках.

Весна в этом году пришла рано и до краёв наполнила  скверы и сады свежестью южных заморских  ароматов.  Сирень цвела привычными  фиолетовыми гроздями, а её душистый и дурманящий запах гулял по бульварам и улицам в обнимку   с молодым и неокрепшим ветром, волновавшим  верхушки кокетливых берёз. Земля, остывшая за долгую и суровую зиму, жадно впитывала тепло, опасаясь вполне вероятного  в эту пору возврата холодов.  Безмятежную картину спокойствия патриархального города дополняли сладко спавшие на ржавых железных крышах дворовые коты. Утомлённые  ночными похождениями, они с  высокомерным безразличием взирали сверху на скрежет злого и беспощадного врага – вязаную толстыми прутьями дворницкую метлу.

А на городском железнодорожном вокзале, снаружи напоминающим  архитектуру  средневековой крепости, всегда царила суета. И хотя расписание поездов было известно всем,   служащие станции в последний момент что-нибудь обязательно забывали  сделать. И так изо дня в день. Что поделаешь – Россия.

В окружении  услужливых проводников и   носильщиков на перрон вышла немолодая пара. Супружеская чета невольно обращала на себя внимание  строгими и  несколько утончёнными  манерами. Мужчина среднего роста, с правильными чертами лица и располагающей улыбкой, лет сорока, с едва заметной проседью, в строгом тёмном сюртуке, слега опирался на круглую ручку трости. Под руку его держала миловидная женщина лет тридцати пяти в широкой шляпе с вуалеткой.  Самый прыткий извозчик из числа стоичных, выхватив чемодан из рук проводника, со словами: «Пожалуйте, господа, в мою карету», – первым устремился к проходу, рассекая людскую толпу.

– А скажи-ка любезнейший, какая  гостиница здесь лучшая? – усаживаясь  в фаэтон рядом с  дамой, поинтересовался  господин в черном котелке.

–«Варшава», что на Казанской площади. Дороже её нету, ваше благородие, – определил статус клиента опытный возница. – Там на завтрак  даже  пианина играет, а вечером – завсегда оркестр.

– Ну, раз так, тогда конечно. Трогай в «Варшаву», – весело подмигнув спутнице, распорядился хозяин багажа.

На третий день пребывания в Ставрополе  семья Ардашевых   подписала купчую на новый дом. Построенный в стиле модерн особняк северным фасадом  выходил на Николаевский проспект. По соседству располагалась арка  Тифлисских ворот,   – начало главного городского бульвара.

Архитектурные изыски  отличались смелостью решений. Входная дверь имела форму громадной замочной скважины. Прямоугольные окна с частыми переплётами визуально расширяли внутреннее пространство гостиной. Карниз, венчающий здание, придавал всему сооружению вид строгой роскоши.

Прошёл месяц и отделанный дубом кабинет принял первого посетителя. А совсем скоро  их количество возросло настолько, что присяжному поверенному приходилось  отказывать некоторым, не особенно приятным в общении клиентам.

Жизнь постепенно входила в привычное русло, и незаметно пронеслись два месяца  жаркого и ароматного, пахнущего степными травами лета. Дни были тёплые, как и должно быть в  августе, но ближе к полуночи  ясно  чувствовалось дуновение  слабого, но уже настойчивого  прохладного северного ветерка. Ещё немного и начнут  отмирать по одному, успевшие привыкнуть друг к другу листья. Наверное, именно об этом, они скорбно шептались между собой вечерами, тихо шурша  в  кронах старых кряжистых клёнов, раскидистых вязов и стройных лип.

Глава 4.

Утренний гость

Проснувшись, как обычно в половине восьмого и закончив  приятную процедуру неспешного бритья, Клим Пантелеевич,  в ослепительно белой сорочке с массивными золотыми запонками и костюме   из  тёмно-синего английского сукна, прошёл в  гостиную.

Самовар уже внесли. Нарезанная аккуратными ломтиками  розовая ветчина благоухала свежестью, а  принесённый из погреба осетинский сыр успел покрыться лёгкими, прозрачными каплями влаги. Супруга накрывала на стол. За  восемнадцать лет совместной жизни Вероника Альбертовна сильно не изменилась: несколько пополнела, но сохранила обаяние юной доверчивой девчонки.

Разговор за столом не отличался особым разнообразием, а скорее походил на общение прилично воспитанных  и уважающих  друг друга людей.

–Надеюсь освободиться пораньше, – сказал Клим Пантелеевич, аккуратно намазывая масло на  ломтик  лаваша. – Может, на днях навестим  Высотских? Послезавтра у них журфикс. Давно приглашают…  Все обещаем зайти, да не получается. Неудобно как-то… Говорят, последнее время, там собираются сливки местного провинциального общества.

– Хорошо было бы право! Я так и не видела  Виолету Константиновну после её французской диеты, – проворковала супруга, снимая  фарфоровый чайничек с верхушки самовара.

– Не спорю – диета штука  полезная, но если ещё  и  поститься как положено, то можно совсем себя извести. А мы с тобой, дорогая, то же хороши:  Успенский пост  не соблюдаем, – расправляясь с алым куском ветчины, сокрушался Клим Пантелеевич.

–  Почему бы нам самим не собрать гостей? А ты, как всегда, их чем-нибудь порадуешь.  Помнишь, как долго  все обсуждали приготовленный тобою шашлык? А чем  на этот раз, ты бы  смог удивить ставропольское мелкопоместное дворянство? – будто не слыша упоминания о церковном запрете чревоугодия, подперев щеку рукой, весело интересовалась Вероника Альбертовна.

– Снова шашлыком, но не простым, а чабанским.

– Как это?

– Рецепт насколько прост, настолько и стар: хорошо промытые и посоленные куски свежеразделанного барана складывают в его же шкуру, завязывают оба конца пеньковой верёвкой и, положив в яму,  на пол вершка засыпают землёй. Сверху разводят костёр и ждут, пока все угли  полностью не  перегорят. После этого,  шкуру вытаскивают, вскрывают, достают мясо   и  подают его гостям на лаваше. Весь фокус в том, что до поры до времени  никто  кроме  шашлычника не знает, где находится мясо, и  все терпеливо ждут, когда же, наконец, принесут всё необходимое для жарки. А хозяин выдерживает паузу,  и, невозмутимо помешивая кочергой костёр, ведёт непринуждённую беседу.

–Замечательно! Так зачем  же дело стало?

–Тут главное мясо должно быть нежным. Лучше всего, конечно, молодой карачаевский курдючный барашек. Сочная трава высокогорий придаёт такой баранине  специфический аромат. Но…надобно сначала   дождаться окончания поста, а то ведь люди не поймут,  – наливая чай с мятой, предположил хозяин дома.

Внизу зазвонил дверной колокольчик, что означало не только прерванный завтрак, но  и возможно новости, которые иногда резко  меняют нашу жизнь и не  всегда в лучшую сторону.

Приветливая горничная, уже впустила  немолодого господина. В нём легко узнавался известный  в Ставрополе делец  в трёх ипостасях: ростовщик (два собственных ломбарда), ювелир (мастерская и ювелирный салон на паях) и аптечный магнат  (аптеки в Ставрополе,  Кисловодске и Пятигорске) –  Соломон Моисеевич Жих.

–Покорнейше прошу извинить, уважаемый Клим Пантелеевич, что так рано потревожил ваш покой и  заранее не договорился о приёме, но  дело,  о котором пойдёт речь, для меня очень важно. Могу ли я рассчитывать на аудиенцию? – слегка заискивающим тоном вымолвил Соломон Моисеевич. Белая рубашка визитёра была не первой свежести – с полосками жёлтого высохшего пота по краям воротничка. Сильно нафиксотуренный пробор делил его голову на две равные части.

–Не вижу препятствий, пройдёмте в кабинет, – сдержанно ответил адвокат, и      по его спокойному лицу пробежала едва заметная тень легкого неудовольствия. Сказать по правде, Жиха в городе не особенно жаловали, но обойтись без него то же не могли.

Посетитель и хозяин  удобно расположились в мягких  кожаных, с  широкими подлокотниками, креслах. Низкий столик из  красного дерева разделял собеседников. Все детали кабинета были  выполнены в   английском стиле, характерном для начала уже безвозвратно минувшего девятнадцатого века.

– Видите ли, уважаемый Клим Пантелеевич, с самого детства мой покойный папа меня учил: «Сынок работай и откладывай, и ты всегда будешь иметь кусочек хлеба и даже немного кошерной говядины  на праздник». Я долго  и усердно трудился, по крохам   собирал         капитал, во   всем себе отказывал и только сейчас начал  понемногу жить, так как давно живут  почтенные люди нашего города, – вытирая платком пот, дрожащими толстенькими пальчиками, быстро лепетал Соломон. – Вы, должно быть, видели мою Кларочку, она намного моложе, но ей удалось вернуть мне радость  после смерти  жены. Первое время наши чувства расцветали магнолией! Я мечтал о большой и дружной семье, а для будущих детей  даже купил пианино работы одного известного мастера из Данцига. Но Клара просила  подождать. Прошло три года. Я заметил, что её стала одолевать скука, и она всё чаще выражала неудовольствие по любому поводу. Моё существование стало невыносимым, но я продолжал  мириться  с её прихотями. А что я мог поделать? – безостановочно, прерывая себя глубокими нервными вздохами, почти задыхаясь, лепетал негоциант.

–Мне кажется, что вам не стоит так переживать. Разрешите угостить вас рюмочкой великолепной вишнёвой наливки. Вероника Альбертовна, моя жена, готовит её по старому, очень редкому рецепту, из местной шпанской вишни, – адвокат неторопливо подошел к стоящему  у окна  узкому,  высокому шкафу из красного дерева, открыл  резную дверцу, достал хрустальный, почти полный графин и две  рюмки на изящных ножках. – Этот нектар прекрасно согревает кровь и успокаивает душу, – наливая напиток, гостеприимно и по-доброму, произнёс Клим Пантелеевич, проникаясь жалостью к  этому несчастному человеку.

– Дай бог здоровья вам и вашей очаровательной хозяйке. Как учит нас Талмуд – добро рождает добро, – отпив глоток, ответил на любезность Жих.

– Благодарю вас, – слегка причмокнув  от удовольствия и возвращая  рюмку на столик, проронил хозяин дома.

– Я великодушно прошу вас сохранить наш разговор в секрете. Дельце, которое я вам поведаю, матримониальное  и носит сугубо конфиденциальный характер, –  осторожничал визитёр.

–Хранить чужие секреты – непременный атрибут моей профессии. Это называется адвокатской тайной, – не сводя глаз с лица собеседника, сухо проронил  Ардашев.

– Я в этом и  не  сомневался…Это я так, на всякий случай… Вы уж не обессудьте… Однако же я продолжу… Не так давно мы были в гостях у очень уважаемых и  порядочных людей – у графа и графини Высотских.  Вы,  хоть и новый здесь человек, а, с ними, наверное,  уже познакомились… –  Ардашев утвердительно кивнул. –  Так вот, когда после десерта,  я с Аристархом  Илларионовичем вышел прогуляться в сад, то застал там Кларочку,  беседующую с молодым человеком. Его  лица я толком не разглядел, да и он как-то сразу ретировался. Клара объяснила, что это доктор, у которого она лечится. Надо признать, последнее время она чувствовала себя неважно и довольно часто посещала врача. По-правде  говоря, я большого значения этому не придал. Но не прошло и трёх дней, как, по почте некий аноним прислал цветную карточку, знаете, такие иногда продают в лавках, особенно на первое апреля, с рисунками срамного свойства. Вот полюбуйтесь, – Соломон Моисеевич достал из внутреннего кармана надорванный  сбоку конверт и передал адвокату. Внутри оказалась глянцевая  открытка далеко не пуританского вида. На ней  был нарисован доктор, приложивший ухо к обнаженной спине дамочки и   страстно сжимающий её пышный бюст. При этом мадам говорила: «Доктор, я лечусь у вас уже полгода, но по-прежнему чувствую стеснение в груди».

Лицо Соломона приняло багровый цвет и, раскрасневшись от  обиды, и постоянно промакивая носовым платком выступающую на лбу испарину,  он продолжал:

– Моё больное сердце не выдержало, и я потребовал у жены объяснений. И она созналась. На самом деле это никакой не врач, а офицер кавалерии. Вы можете себе представить! Кларочка призналась, что она давно с ним знакома! Как она плакала! Моя девочка! Этот прощелыга окрутил  юное создание и, оказывается, добился её! Он уже давно живёт за её счёт, а точнее за мой. Вы представляете? То есть, он не только спит с моей женой, но, что ещё более возмутительно – он ест мой кусок хлеба! –  Нервно теребя цепочку золотого «Брегета», свисавшую из кармашка жилетки на положенную длину, всё более расходился Соломон.

– Да, вы правы, действительно субтильное дельце, – болезненно поморщился адвокат, и,  вытащив из внутреннего кармана жестяную коробочку монпансье  «Георг Ландрин», протянул  гостю.

– Премного благодарен. Однако я берегу зубы и от всякого рода леденцов воздерживаюсь,  извинительным тоном  изрёк хозяин ломбардов и аптек.

– А мне, знаете ли, помогают настроить мыслительный процесс. Пристрастился, после того как бросил курить, особенно к этим, московским, – помедлив, Клим Пантелеевич отправил в рот конфетку зелёного цвета.

– Но это ещё не всё. Проблема в том, что  некоторое время назад я сделал супруге подарок: оформил на Кларочку свою долю в ювелирном деле. Пусть, думаю, учится коммерцией заниматься. Человек то я  не молодой, страдаю сердечными спазмами…Вот и решил, что в случае моей смерти, Кларочка без куска хлеба не останется. Жена покойница была бездетной. Наследников других у меня нет. Я даже  разрешил ей вояжировать в Москву и Санкт-Петербург для посещения   ювелирных выставок.  Но всплыла измена, опустились руки, и  тогда я спросил себя: «А может продать всё? Уехать куда-нибудь на север  Франции, например в Бретань,  и любоваться из окна маленького и уютного дома  Атлантическим океаном, а потом открыть там своё дело и жить новой чистой, не запятнанной жизнью… с Кларой». А тут, как раз, кстати, подвернулся один заказчик, – Жих умоляюще посмотрел на присяжного поверенного и понизив голос, снова попросил, – Клим Пантелеевич, пожалуйста, сохраните  в тайне то,  что вам сейчас станет известно…

– Изволю заметить,  Соломон Моисеевич,  об этом мы уже говорили, – с ударением на «уже» напомнил адвокат.

– Да-да. Конечно, я ни в коей мере не сомневаюсь в вашей добропорядочности. Но… Вы уж простите великодушно, но последние два дня меня постоянно преследует какой-то непонятный страх, – Жих, забыв о платке, вытер потный лоб рукой.   –  Да ладно, не это главное…Вообщем,  имеются у меня  некоторые покупатели, назовём их – государственные чиновники, которые, по понятным причинам, свой капитал не  афишируют.  А что бы деньги не обесценивались, они приходят ко мне инкогнито и скупают, часто на очень внушительные суммы, драгоценности. Пару месяцев назад я получил большой заказ на покупку камней и  подумал: «А что если к сумме, на которую покупатель собирается приобрести ценности добавиться и мой собственный заказ? Таким образом, я получу товар с большей скидкой, потратив сначала собственные средства, а затем, перепродав часть камушков, недурно заработаю на этой сделке. Самое главное – я получу возможность перевести весь свой капитал в чрезвычайно ликвидную субстанцию не только в России, но и за границей». Останется лишь сбыть ломбарды, коими давно интересуется начальник акцизного управления, господин Гайваронский, а потом найти покупателя на аптеки. И всё. Я обсудил это с Кларочкой и она согласилась….  На следующий день на адрес ювелирного дома я отправил соответствующее письмо о скором нашем приезде, и уже через неделю мы с женой отправились в дальнее путешествие, дабы непосредственно в Париже оговорить условия сделки со старыми партнёрами из торгового дома «Бушерон». Во Франции директор этой фирмы показал мне разного рода дорогостоящие камни и брильянты с новой  огранкой. Я решил купить достаточно большое количество обработанных таким способом камней и одну прелестную вещичку. Сумма сделки была оговорена, и я оставил  задаток. Мы так же   условились, что в скором времени по телеграфу я оповещу о готовности  купить эти крохотные  ювелирные шедевры. Какое удивительное было время! Кларочка веселилась как ребёнок! Но мы вернулись домой. Мне понадобился месяц, что бы получить нужную сумму под залог ломбардов и аптек. Как и условились, я послал телеграмму о готовности приобрести заказанный товар. Уже через неделю ответной телеграммой меня уведомили,  что ожидаемая поставка произойдёт в Ставрополе, и указали точную дату. А тут знаете, я снова,  заметил перемену в поведении жены. В отношениях со мной она стала холодной  и весьма раздражительной. А что касаемо интимных отношений, то таковые отсутствуют уже два месяца и двенадцать дней… по причине  её  постоянной усталости. Но это ещё не всё. Последнюю неделю мне иногда кажется, что моя подушка  пахнет табаком, а я ведь никогда не курил! Боже милосердный! Я не могу себе даже представить, что кто-то  спит  на моей кровати? И что же мне делать, если она снова мне изменяет? К чему  было тогда затевать всю эту историю с продажей всей собственности и переводом денег в драгоценные камни? Я иногда не знаю, как дальше жить?! – Жих в отчаянии закрыл ладонями лицо.

– Прежде всего,  надобно здраво оценить ситуацию. В конце концов, как говорят англичане «не стоит долго плакать над пролитым молоком». В вашем случае семейная жизнь слишком тесно переплелась с коммерцией. Это всегда плохо. Вы должны сделать выбор: что вам важнее – дела торговые или семья? Насколько я понимаю, чаша весов склоняется ко второму, и, стало быть, ответ ясен. Да вы и сами его только что произнесли – всё продать. Ломбарды – Гайваронскому, а долю  вашей жены в ювелирном деле, смею предположить, господин Доршт выкупит с огромным удовольствием. И на аптеки покупатель уже есть – из Варшавы приехал некто Яков Аронович Пейхович, и он собирается составить вам конкуренцию, – адвокат спокойно выводил «сына палестинских степей»  из тупика.

– Я об этом знаю. Две недели назад этот бессовестный человек даже пытался переманить к себе моего управляющего – Ивана Байгера. Спасибо господу, Иван  Генрихович честный человек – отказался. Этот Пейхович полностью лишён добродетели. Слышал я, что  уехал  он из Варшавы  неспроста; что-то было там не чисто, вот он в Ставрополь и пожаловал.

–Так что, даст бог, поживёте с женой за границей, душевные раны затянутся и всё снова станет на свои места. По поводу продажи заложенного имущества не беспокойтесь. Я помогу вам составить трехстороннее соглашение.

Коммерсант на минуту задумался, достал из кармашка жилетки золотой Брегет, посмотрел время, и, закрыв щелчком часы,  вновь обратился к своему визави:

– Клим Пантелеевич, я хотел бы заключить с вами некоторое соглашение… М-м…Причём действовать оно должно даже в случае …м-м… моей смерти. Никаких бумаг мы подписывать не будем, но ваши услуги я оплачу прямо сейчас, – раскрыв бумажник как толстую книгу, Соломон Моисеевич  почти полностью его опустошил, и на столике рядом с графином и двумя рюмками выросла стопка банкнот солидного достоинства.

– Позвольте поинтересоваться, Соломон Моисеевич, что  же, в таком случае, будет входить в мои обязанности?

– Сейчас ничего. Разве что, время от времени, я буду иметь удовольствие пользоваться  вашими советами. Но, упаси Господь, если моё сердце остановится, вы уж, пожалуйста, будьте тогда милосердны и найдите возможность помочь Кларочке. А главное – сохраните честь семьи и доброе имя моей супруги. Ведь она такая беззащитная и совсем ещё …, – Жих запнулся, с трудом сдерживая выступающие на глазах слёзы, но быстро справился с нахлынувшими чувствами.

–Ну что ж, я согласен. Помогать людям – моя профессия. Надеюсь,  смог быть вам полезен, – вежливо ответил Ардашев и, обратившись к горничной, попросил проводить гостя.

Вдруг, Соломон Моисеевич, повернулся  и,   слегка склонив голову в знак  почтения, снова проговорил:

– Премного вам благодарен,  – и добавил, – пожалуй, вот и всё, Клим Пантелеевич. – В его налитых кровью глазах  читалось беспокойство, смешанное с тревогой и печалью, а в словах оставалась какая-то недосказанность.

– Всегда рад   помочь, – любезно откликнулся присяжный поверенный.

Прислуга отворила  стеклянную дверь с массивными ручками. Гость благодарно кивнул и вышел. Юное утреннее  солнце весело забавлялось, осыпая лучами прохожих, и не обращало никакого внимания на  появившиеся  неизвестно откуда грозовые тучи.

Присяжный поверенный вернулся в кабинет. На столе осталась лежать забытая открытка и конверт. Адвокат интуитивно, сам не зная зачем, костяным канцелярским ножом письменного прибора аккуратно вскрыл конверт по всей клеящей стороне и обнаружил несколько  рыжих волосков, очевидно от чьих-то усов. А в самом углу застрял  сигарный пепел.

Глава 5.

Rendez-vous  со смертью

Понедельник, по обыкновению, у Ардашева проходил всегда вполне предсказуемо: участие в судебных слушаниях до часу дня, неспешный обед и снова заседания часов до шести, по окончании которых обмен мнениями с коллегами в коридорах или у дверей окружного суда. Работа  завершалась медленной пешей прогулкой по Николаевскому проспекту  до самого дома. Неторопливый променад с любимой, отделанной серебром, английской тростью, был значительно приятней, нежели  тряска по булыжной мостовой,  в пыльной коляске извозчика.

Высокая, круглая тумба, для  всякого рода объявлений, установленная у самого начала проспекта, на этот раз, со всех сторон была заклеена кричащими ярко-красными  афишами Русского драматического  театра из Варшавы: комедии, трагедии и даже один водевиль предлагались на вкус, не избалованной заезжими знаменитостями, публике южного города.

Бесполезные днём, электрические лампы на высоких столбах ещё не зажглись, да и освещали они  только Николаевский проспект от Дома Губернатора до Тифлисских ворот, во всех же остальных местах службу несли проверенные временем, издающие лёгкое шипение, надёжные керосинокалильные фонари.

Летом темнеет поздно. Легкомысленные парочки медленно прохаживались под густыми клёнами, ивами и каштанами, заботливо закрывающими горожан, как от палящего солнца, так и проливного летнего дождя. Бульвар на две версты протянувшийся по всей центральной части города, был  не только любимым местом вечернего променада, но и  являл собой  местную достопримечательность. Ставрополь без Николаевского проспекта — не Ставрополь.

Когда Клим Пантелеевич,   уже прошёл «Красную аптеку» и почти поравнялся со ступеньками Соборной лестницы,  до него донёсся истошный женский вопль.     Ускоряя шаг практически до бега, адвокат увидел прямо перед собой  обезумевшую от страха и рыдающую навзрыд уличную разносчицу сладостей. Левой рукой она прикрывала в ужасе рот, а правой  показывала в сторону чугунной  лавочки, слабо различимой в густых ивовых ветвях.

На скамейке, облокотившись на кованую спинку, сидел человек с отброшенной назад головой. Из тонкой багровой борозды,  опоясывающей шею, капала и растекалась кровь, заливая  белый  воротник сорочки,  тёмно-синий сюртук и даже брюки. Из левого уголка рта торчал окровавленный кончик языка. На искажённом предсмертными судорогами лице мученика застыла жуткая гримаса. Глазные яблоки с закатившимися зрачками вылезли из орбит.  В несчастном  с трудом узнавался нежданный гость, посетивший адвоката в прошлую среду – Соломон Моисеевич Жих. Под лавкой валялся открытый и совершенно пустой  саквояж.

– Он только, что был жив! Я продала ему коробку леденцов! У меня не было сдачи, он сказал, что подождёт. Я сходила…пришла … смотрю, а он мёртвый…. Боже милостивый! А-а-а! –   голосила на весь окрест  баба в завязанном на малороссийский манер платке.

–Какая коробка? – переспросил адвокат, уставившись на труп.

–Да вот такая, кругленькая, как у меня на лотке?– плача гнусавила женщина, протянув  монпансье «Москва».

Через некоторое время, обгоняя  трель казённого свистка из нейзильберового сплава, побрякивая, орденами и медалями, с нашитой на воротнике кафтана петлицей гвардейского образца, примчался запыхавшийся городовой 1-го разряда Степан  Силантьевич  Переспелов, всей округе известный как  Силантьич. На   посту – напротив губернаторского дома – он стоял уже пятнадцатый год. О том, что нынешний страж порядка в прошлом заслуженный воин,  кроме боевых наград,  свидетельствовал, нашитый унтер-офицерский поперечный погон.

—  Так, укокошили, значит, сердешного, земля ему пухом….. Я попрошу вас господа отойтить в сторонку, пока полицейская пролётка не прибудет. И ничего не трогать!  Дело горестное, но наша работа всё  изучить. Так Аверьян, быстро дуй на гору в полицейское управление и скажи там, что душегубство сотворилось на бульваре. А я пока здесь побуду, до прибытия начальства, – покашливая в кулак и поправляя от волнения козырёк фуражки, приказал появившемуся дворнику городовой. Любопытная публика обступала лавочку со всех сторон.

Ещё через четверть часа стук копыт по булыжной мостовой заставил толпу собравшихся зевак повернуться. С ипподромной скоростью приближался полицейский фаэтон. У лошадей, как у мифического Пегаса, казалось, выросли крылья. Соскочив на ходу, начальник сыскного отделения Ефим Андреевич Поляничко уверенно направился к месту происшествия.За ним, перебирая короткими ножками, «катился» круглый как бильярдный шар, его первый помощник – Антон Каширин. Широким шагом уверенного в себе человека шёл  молодой судебный следователь в форменном сюртуке, а следом, спотыкаясь о булыжную мостовую, едва поспевал врач, недавно прикомандированный к полицейскому управлению. Замыкал процессию штатный фотограф, о чём красноречиво свидетельствовала  лежащая  на плече деревянная тренога фотографического аппарата «Конрад» и парусиновая сумка с кассетами и объективом в правой руке.

Первым дали работать фотографу. Он быстро приготовил камеру на штативе, набросил на голову накидку из чёрного, светонепроницаемого плотного материала, вспыхнул магнием и сделал снимок, потом другой, третий… Поляничко мерил карманной рулеткой какие-то расстояния и  отмечая их мелком, диктовал  что-то своему заместителю, который, пожевывая губы, старательно заносил  данные в блокнот.

Судебный следователь внимательно осмотрел убитого и складной карманной лупой скрупулезно обследовал лавочку, затем стал на четвереньки и, не обращая никакого внимания на ехидные усмешки зевак и безнадёжно испорченные брюки, добросовестно излазил вдоль и поперёк всё пространство на пару саженей вокруг. Успокоившись, он занялся своей главной обязанностью – составлением протокола осмотра места совершённого преступления.

Тем временем, доктор,  склонившись  над трупом, молча записывал огрызком химического карандаша только ему понятные «иероглифы» в небольшую книжицу. Закончив осмотр, полицейские вполголоса  обменялись мнениями, сели в карету и отбыли назад в  управление. На крытой  повозке приехали  санитары. Уложив  труп, и накрыв  его рогожей, они отбыли  в морг городской больницы. После их отъезда любопытная толпа полностью потеряла интерес  горестному событию и  стала  расходиться.

Оставаться на скорбном месте смысла не было,  и Клим Пантелеевич собрался было удалиться, но его внимание вдруг привлек  едва заметный и немного спутанный кусок толстой проволоки, торчащий из разросшегося куста барбариса. Легко просунув трость в середину зарослей, Ардашев вытащил  находку. «Ну конечно, обычная  струна от фортепьяно», – подумал адвокат и, аккуратно  завернув её  в белоснежный носовой платок, положил в карман сюртука.

Мало надеясь на удачу, присяжный поверенный всё же решил попытать счастья в поиске  других улик. Но это было не просто. Молодой следователь добросовестно «вспахал» прилегающий к скамье участок  и после него найти что-нибудь, казалось,  будет делом невозможным.

«Повезло однажды – повезёт и дважды», –   Клим Пантелеевич вспомнил знакомую ещё с детства поговорку и,  присев на корточки с обратной стороны лавочки, раздвинул примятую траву как раз в том месте, где в момент убийства предположительно мог  находиться злоумышленник. На  мокрой, после ночного ливня, земле, ясно отпечатались чёткие следы каблучных набоек. А в левом углублении, остриём вверх виднелся, глубоко утопленный в грязи, крохотный сапожный гвоздик со шляпкой в форме треугольника. И вторая находка, завёрнутая в клочок брошенной кем-то конфетной обёртки, перекочевала на дно того же бокового кармана, где  уже покоилась найденная струна.

Теперь, благодаря легко узнаваемым характерным приметам обуви, можно было попытаться поискать следы преступника с уже известными признаками. У самой кромки дороги, куда, слава богу, не успел добраться следователь, адвокату удалось обнаружить четыре никем не затоптанных, почти параллельных и находящихся на достаточном расстоянии друг от друга, следа с характерными подковками, подбитыми гвоздями со шляпками треугольной формы.    Потоптавшись немного подле ещё «не остывшего» скорбного места, Ардашев, наконец, продолжил прерванный  путь домой.

Несмотря на то, что бывшему  коллежскому советнику приходилось в жизни видеть многое, всё же это убийство потрясло его. Ещё в прошлую среду  он встречался человеком, который был  полон  скромных надежд и  простых намерений, не зная, что судьба  отмерила ему  только пять суток. И кто-то там, на небесах, уже решил поставить в  его жизни трагическую точку, а  здесь, на земле, всего лишь исполнили приговор. От осознания людской беспомощности перед  фатальной неизбежностью смерти становилось грустно.

Человек спокойный и уравновешенный, Клим Пантелеевич, хоть и повидал в жизни многое, но совсем избавиться от тягостных мыслей не удавалось. Сцена гибели Соломона стояла перед глазами. На помощь могло придти старое и действенное средство – смена обстановки, тем более что ещё утром супруги планировали  навестить Высотских и, хотя журфиксы, как правило, устраивались в конце недели, изнывающие от безделья хозяева, гостям радовались всегда.

Уставшая от провинциальной скуки Вероника Альбертовна с радостью приняла предложение. Правила этикета всё-таки предписывали предупредить  о  визите.  К счастью, теперь не было необходимости посылать прислугу с визитной карточкой и справляться о времени. В этом году,  адвокат попал в число новых абонентов телефонной станции. Супруга   приставила к уху слуховой рожок телефона и ласковым голосом проговорила в чёрную воронку амбюшура:

–Будьте добры, нумер один, двенадцать.

–Соединяю, – пропел знакомый голос телефонистки центральной станции.

После нескольких гудков,  трубку взяла сама Виолета Константиновна и восторженно сообщила, что сегодня   они ожидают гостей числом  не более десяти, и была бы рада  встречи с Вероникой Альбертовной, а супруг хозяйки с удовольствием составит Климу Пантелеевичу партию в шахматы или на бильярде.

Ардашевы собирались недолго. Извозчик, по обычаю, подкарауливал пассажиров  на перекрестке  у мануфактурной лавки, и, как  обещал, домчал быстро и с комфортом.

Многочисленные фотогеновые фонари, точно гвардейская стража, обступили со всех сторон особняк Высотских, а  модные голубые ели, украшавшие фасад, придавали  серому зданию ощущение таинственности и какого-то зловещего безмолвия.

Городские обыватели размеренно и чинно прогуливались мимо по живописной липовой  аллее.  Беззаботно и радостно публика собиралась провести очередной августовский вечер 1907 года и только смутная,  необъяснимая тревога продолжала разъедать остатки душевного спокойствия адвоката.