Внучке Софии посвящается…

Глава 1.

     Письмо

Вторник, 25 июня 1913 г.

Всё утро в Ставрополе лил дождь,  только к обеду серые тучи нехотя расступились и пропустили  улыбчивое  солнце.  Июнь заканчивался. В это время года – пору суховеев и пыльных бурь –  город обычно замирал до самого сентября. Состоятельные горожане старались выбраться к морю  или на воды. Остальные жители гуляли вечерами   в Городском саду, катались на лодках по Архиерейскому пруду  или ставили самовары  в собственных  дворах  под раскидистыми яблонями и  грушами.

Пожалуй, 1913 год был самый счастливый для Ставрополя. Такого сытного и безмятежного времени не было раньше, не будет его и потом. Строились новые особняки и доходные дома, мелкие кустарные мастерские превращались в заводы и фабрики. Урожай пшеницы в губернии был рекордным. Успешно продолжалось строительство  Армавиро-Туапсинской железной дороги, соединяющей  хлебные районы степного  Кавказа  и  новый  порт на Чёрном море, ставший, помимо уже затоваренного  зерном Новороссийска,   ещё одним  экспортным окном  страны.

Присяжный поверенный Окружного суда Клим Пантелеевич Ардашев находился  в Ставрополе, хотя финансовых затруднений не испытывал. Все последние дни он участвовал в судебных заседаниях по делу клиента,  несправедливо обвинённого в подделке чужих векселей. Вчера присяжные вынесли оправдательный вердикт, и теперь можно было подумать об отдыхе.

Клим Пантелеевич сидел в своём кабинете, пил чай и просматривал утренние газеты. «Северокавказский край» едва справлялся с рекламой. Кричащих зазывных квадратов и  прямоугольников с огромными буквами и рисунками   было так много, что эти мини-афиши уже занимали не только первую и последнюю страницы, но переселились  на вторую, и даже на  третью. «Ювелирный и часовой магазин Яременко» на Николаевском 43 предлагал  золотые и серебряные часы «Г. Мозер и К°», «Омега» и «П. Буре», купец Бедросов  продавал велосипеды «Свифт» с английскими мотоциклетными моторами, а чугунно-литейный механический завод «Адольфа Шмидта и К°» расхваливал самый ходовой товар для мельниц – «надёжные жерновые поставы». Деловые объявления сменялись рекламой развлечений: «Цирк Ж.А. Труцци» заехал в губернскую столицу  и обещал дать только восемь представлений.  В Воронцовской роще, на открытой сцене театра М.С. Пахалова,  три раза в неделю идёт концерт-варьете «Забытая любовь», поставленный французским  режиссёром Жоржем Рантье. Зверинец В. Туревича  разместил свои клетки на Александровской базарной площади. «Посетители могут увидеть: слона с острова Цейлон, до полутора десятков львов разных пород и возрастов, пум, гиен полосатых и пятнистых с мыса Доброй Надежды, оленей-мускус, ламу, кенгуру, дикобразов, антилопу, армадилл-броненосца, енота, разных пород медведей, волков и других млекопитающих. Помимо того, афишей обещаются интересные представления с участием укротителей и дрессировщиков этих животных».

Другая газета – «Русское слово» –  извещала, что  в Севастополе «воздушная флотилия из пяти аэропланов совершила перелёт через Евпаторию в Симферополь и обратно». Чуть ниже выделялась заметка об участниках «кругового автомобильного пробега по России». Застигнутые сильным ураганом по пути из Самары в Саратов автомобилисты были «принуждены ночевать в степи. Лишь поздно вечером следующего дня они прибыли в город».

Дверь кабинета открылась, и в комнату  вошла супруга.

– Клим, принесли заказное письмо с уведомлением о вручении. Я расписалась за тебя,  – она протянула  конверт.

–  О! Из Сочи. Сергей Николаевич прислал! –  воскликнул Ардашев и вскрыл послание  костяным ножом.

– Я пойду? – тихо спросила Вероника Альбертовна.

– Останься. Кстати, Надежда Алексеевна тебе давно писала?

– Мы обменялись открытыми письмами на Рождество.

– Так-так… – Ардашев развернул, лист почтовой бумаги и  принялся читать:

 

Здравствуйте, дорогой  Клим Пантелеевич!

Как  там Вы? Как Вероника Альбертовна? Мы с женой  уже соскучились по Вас. Приезжайте! Места у меня, как Вы знаете, предостаточно, да к тому же,  второго такого парка, кой устроил я,  в Сочи не найти. Будем гулять среди пальм и кипарисов, плавать в море, а вечерами сидеть на террасе, потягивать  кофе с коньяком, грустить  и ругать Правительство. И совсем неважно какое! А потом  сразимся  на бильярде. Только с Вас фора в три шара. Договорились?.. Вот уже сколько времени минуло, а вы   так ни разу у меня и не гащивали, хотя обещания о приезде давали каждый год. Уверен, Вам здесь так понравится, что не захотите более никаких Средиземноморских круизов. А Веронике Альбертовне передайте, что у меня теперь свои купальни на море имеются. Да-с, разжился. Так что присутствие посторонних полностью исключено. И никто, кроме чаек, наших  дам   не потревожит.  А помните, как Чехов описывал море в Вашем любимом рассказе: «вода была сиреневого цвета, такого мягкого и теплого, и  по  ней  от  луны  шла  золотая  полоса»? Так вот, с  верхней галереи моего парка открывается чудный вид на сочинскую бухту. И лунную дорожку можно наблюдать каждый вечер. Решайтесь, дорогой мой! Вот очутитесь здесь и  напишите какой-нибудь приключенческий  роман этак на двадцать-тридцать авторских листов, а? Помню, Вы рассказывали мне про сокровища. Отличный сюжетец! Глядишь, и гонорар  получите такой, что сам сочинитель   Горький впадёт в уныние… Давненько Вы не баловали «Петербургскую газету» литературными новинками. Присылайте, напечатаю тот час же. Да что там раздумывать? Собирайте чемоданы.  P.S. Признаюсь, меня гложет дурное предчувствие… Подробности расскажу при встрече. Приезжайте всенепременно, очень  Вас прошу.  Ваш старый и верный друг С.Н. Толстяков».23/VI-13 г. – У меня, собственно, в ближайшее время никаких дел нет, – задумчиво выговорил Ардашев. –  Можно и съездить. Сергей Николаевич что-то хандрит…Сочи хоть и маленький городок, но, говорят, очень приятный, и климат там чудесный. – Я с удовольствием! Ты ведь знаешь, как я мучаюсь в этом губернском захолустье. Тут же всего две порядочных улицы – Николаевский проспект и Александровская. Стоит отойти на полверсты  от Губернаторского дома, как  перед тобой открывается настоящая южная  деревня: крытые камышом хаты, куры, норовящие угодить под колёса извозчичьих пролёток, бабы в платках… Движений, жизни, интересов – никаких. Тихая скука.  Заезжих театров мало, а местных лицедеев  уже видеть не могу. У меня от них скулы сводит, как от лимона. Возьми хотя бы нашу первую театральную величину – Сашку Ростовского. Человек с гуттаперчевой совестью. Он  не только в обществе жеманничает, но и на сцене кривляется. На премьере «Дяди Вани» купчихе Меснянкиной воздушный поцелуй послал. А знаешь почему? Потому что благодаря ей  он  главные  роли  получает. Муж-то её театру немало ассигнует. Вот старая грымза  и решает, кому  в новых спектаклях  играть, а кому губы кусать от зависти за кулисами. Ну, нравится ей, когда смазливые актёришки   её сморщенные  ручки целуют. – Вероника Альбертовна поднялась, подошла к окну и вымолвила раздражённо: – Господи! Да  как же мне этот Ставрополь надоел!–  Не нравится – уезжай, – сухо выговорил Клим Пантелеевич.– Без тебя?     Ардашев промолчал.    Опустив глаза, супруга пролепетала: – Ну прости меня, Клим, прости. А в Сочи я с радостью…– Хорошо. Стало быть, завтра и поедем. Пошли Варвару за билетами. До Новороссийска доберёмся поездом, а дальше –  пароходом.  Пусть покупает первый класс. А сейчас, прости,  мне надобно  работать. – И всё-таки, вижу, ты на меня обиделся… Ладно, не буду мешать.   Вероника Альбертовна вышла, оставив  мужа  одного.   «Вероятно, у Сергея Николаевича что-то стряслось, – мысленно заключил Ардашев. –  Не помочь ему я не могу. Он, безусловно, замечательный человек. В своё время обратил внимание на мои первые  литературные начинания и с тех пор печатает в «Петербургской газете» всё, что я написал.  К тому же,  давно и настойчиво зовёт  к себе;  да и наши жёны отлично ладят».

Глава 2.

В пути

      Новая Армавиро-Туапсинская железная дорога ещё  строилась, и попасть  в Новороссийск можно было только через станцию Кавказскую по Владикавказской железной дороге.

Купе первого класса   обошлось  Ардашевым в месячное жалование  кузнеца или слесаря –  почти тридцать  рублей. На отдыхе Клим Пантелеевич не экономил.

Дорога пролетала незаметно благодаря тому, что в руках у присяжного поверенного был седьмой том полного собрания сочинений А.П. Чехова. Вероника Альбертовна была увлечена  чтением  очередного  любовного романа. Время от времени она огорчённо вздыхала. Видимо, на первых страницах её героине отчаянно не везло.

Поезд покачивало, и в стаканах постукивали чайные ложки. В купе стоял лёгкий запах линкруста – смеси  канифоли и воска. За вагонным окном пейзаж был самый простой: степь, редкие жидкие рощицы, кустарник, поля с рожью  и снова степь. Изредка попадались бесчисленные отары овец, охраняемые чабанами в косматых шапках с огромными собаками, превосходившими в холке  самого большого барана. «Здешней природе явно не хватает влаги, –  глядя в окно, думал Ардашев. –  Главные реки губернии –  Большой Егорлык, Калаус и Кума  полноводны только весной, в остальное время года  почти пересыхают. Речная вода из-за насыщенности солями тоже имеет солоноватый привкус. Крестьяне северо-восточных районов иногда  даже не могут вдоволь напоить скот. Помнится, ещё в 1871 году инженер Агапов  разработал проект Кубано-Егорлыкского канала протяжённостью в шестьдесят три  версты.  Канал должен был напоить тринадцать сёл Медвеженского уезда, два села Ставропольского уезда и три станицы Кубанской области.  Стоимость всех работ  указывалась точно: 482 566 рублей  70 копеек.  Только проект так и остался на бумаге. Желающих  ассигновать в него средства не нашлось. Вот и мучается ставропольская земля  от суховеев, засухи и безводья».

На стрелках поезд подрагивал. Показались привокзальные строения.  Изрядно попыхтев,  локомотив остановился. Послышался звон станционного колокола. На отдалённых путях надрывно стонали паровозы.

– Станция «Кавказская». Стоянка один час. Извольте обедать, – прокричал проводник.

Одноэтажное здание вокзала отличалось продуманной архитектурой с некоторой претензией на роскошь. Выстроенное из красного кирпича с рядом высоких окон, оно  постепенно переходило в величественное двухэтажное сооружение, украшенное резными узорами в исконно русском стиле. Чувствовалось, что у архитектора был хороший вкус.

Для пассажиров первых трёх классов распахнулись двери ресторана. Негромко играл патефон. Слышалось меццо-сопрано несравненной  Анастасии  Вяльцевой.

Официанты, облачённые в длинные фартуки, выстроились в шеренгу, приветствуя  гостей. На столах  блестели латунные таблички с надписями: «I-II класс» и «III класс».  Блюда, хотя и отличались, но не особенно. Если вояжёров первого и второго классов ждал  борщ польский, фаршированная  индейка с салатом из маринованных вишен, щука фаршированная под соусом, говяжьи отбивные с картофельными крокетами и  солёные маслята, то для третьего класса  предлагался  суп из осетровой головы,  курица под соусом с лимоном, мясная солянка, картофельное пюре и гренки с селёдкой. Вместо «Моэт» –  «Цимлянское»   и «Барсак». Водка  «Смирновская» и  пиво «Калинкин» присутствовали  на всех столах.  Правда, первый и второй класс мог ещё вкусить Кизлярского коньяка «Тамазова» и «Шато-Лафит».  На приставном столике уже кипел  самовар. Желающим подавали  кофе. Тут же стояла корзина с пряниками и вафлями, на блюде   красовались эклеры, а в вазочке –  мармелад.

Четвёртый класс коротал  время в буфете. За два  гривенника можно было купить часть жареного  цыплёнка, за пятак – бутерброд с паюсной икрой или кусок кровяной колбасы,  либо копчёную корюшку с картошкой, или  пирог с гречневой кашей и грибами.  За пятьдесят копеек небогатого россиянина  ждал приличный кусок  варёной телятины с горчицей или хреном. На привокзальной площади торговали клубникой, малиной, черешней, пирожками и квасом.

Основательно подкрепившись, вояжёры вновь разбрелись по вагонам. И снова застучали колёса. Их мерный стук клонил в сон. Поезд прошёл Тихорецкую, Станичную, Екатеринодар, Крымскую и, миновав станцию Гейдук, подобрался к   Новороссийску. Днём отсюда открылся бы   великолепный вид на раскинувшийся город с  бухтой, элеваторами и  портовыми сооружениями. Но теперь  стояла ночь, и  лишь далёкие редкие  огоньки, точно горящие в темноте лампадки, обозначали Новороссийск.

Паровоз подкатил к вокзалу. Сонные  пассажиры выходили на  перрон без спешки. Пахло пропиткой деревянных шпал и горячим маслом вагонных бутс.

Носильщик, бойко подхватил  чемоданы Ардашевых у багажного вагона и повёз  их на тачке до первого экипажа. Получив двугривенный, артельщик благодарно поклонился. Выверенными движениями извозчик  закрепил чемоданы и  погнал лошадок  по пустым улицам. Тускло светили керосино-калийные фонари. На город опустилась желанная  ночная прохлада, и  чувствовался запах моря.

Гостиницу Ардашев выбрал заранее. «Европа» – лучший отель Новороссийска –  располагался в Старом городе. Дорога  к нему лежала по берегу бухты мимо пристаней, пересекая множество железнодорожных веток, а в одном месте шла тоннелем Владикавказской железной дороги и  продолжалась  под нависшими на металлических подпорках рукавами элеватора, где по бесконечной ленте ссыпалось  зерно в трюмы пароходов. Фаэтон проехал через реку Цемес и осушаемое Цемесское болото. Неподалёку виднелись тёмные силуэты нефтеналивных баков.

Наконец, въехали и на Серебряковскую – главную улицу города. Судя по вывескам, освещённым электрическими фонарными столбами, на ней  размещались почти все государственные учреждения: «Волжско-Камский коммерческий банк», «Русский-Торгово-Промышленный банк», кинематограф «Вулкан», аптека «Кормана», гастрономия «Губарева и Терещенко», «Азиатские товары Сулеймана Хаджи-ага-оглы», «Кондитерская Д. Кешьян», «Кафе де пари»,  городская Баллионовская Публичная библиотека и бесчисленные галантерейные магазины.

Едва экипаж остановился у гостиницы, как тут же появился носильщик. Внутренне убранство «Европы» впечатляло: хрустальная люстра заливала электрическим светом вестибюль. Потолочная лепнина, дорогие французские обои и мраморная напольная плитка, упрятанная под ворсистыми коврами, производили вполне благоприятное  впечатление на гостей.

Зарегистрировав постояльцев, услужливый портье протянул ключи. За четыре  рубля Ардашевы сняли самый дорогой номер с большой кроватью и прекрасным видом из окна. Ещё рубль пришлось отдать горничной за приготовление двух горячих ванн[1].  Уставшие с дороги, супруги быстро попали в объятия Морфея.

[1] Надо отметить, что во многих  городах Черноморского побережья Кавказа были проблемы с горячей водой и потому горничные готовили горячие ванны за дополнительную плату, т.к. в номера поступала только холодная вода. В более дешёвых гостиницах вообще отсутствовала ванна, и постояльцы нередко привозили с собой  складную каучуковую ванну, по форме напоминающую большой   резиновый таз. Уже в советское время  такую ванну с собой на гастроли брал поэт В. Маяковский.