И пережив потери и утраты,

Придём с тобою в опустевший зал,

И каждый вспомнит, как когда-то,

Он этот путь впервые начинал.

Виктор Якуба.

I

Февральским вечером 2011 года, занесло меня в мою родную 11-ю школу на встречу выпускников. Тридцать лет – страшно подумать! –  минуло с тех пор, как  прозвенел последний звонок. И каково же было моё удивление, когда во время чинного концерта мы с другом Витей  увидели те самые гитары, на которых довелось играть ещё нам. Кроме «Уралов» и «Аэлит» было одно далеко не лучшее современное новшество – орган  с компьютерной приставкой,  безжизненно имитирующей ударные, а всё остальное – родное: кинаповские колоночки   и старые совдеповские усилки. Всем заправлял облысевший  преподаватель с азиатскими скулами и таким же  разрезом глаз. Он отстукивал  в такт ногой несложный ритм,  подсказывая тугому на ухо гитаристу, когда правильно делать переходы аккордов. Нас, бывших самодеятельных музыкантов это коробило и раздражало. Виктор –  бывший солист и бас-гитарист – повернувшись ко мне, предложил:

–Ну, что, Иван, слабаем? Я уверен, вдвоём мы  сыграем намного лучше. Веришь, я почти все партии помню.

Сердце заколотилось и я уже было хотел согласиться, но потом, в последний момент передумал. Ладно, был бы танцевальный вечер, тогда и публику повеселить бы не грех, а концерт в актовом зале перед сидящими в креслах дядечками в галстуках и потолстевшими тётечками, сморщенными, как сливы в сентябре – суррогат. Их без водки уже не растрясёшь. Да и молодёжь нас бы не поняла, если бы  со сцены понеслось «Поспели вишни в саду у дяди Вани» или «Встают туманы за кормой покрыты бирюзой…», да и «…московский озорной гуляка» не очень бы обрадовал  современную молодёжь.

– Да нет, не стоит, – ответил я.

–А жаль, –  тяжело вздохнул старый приятель. – Помнишь, как мы зажигали народ?

– Ещё бы! Только давно это было…

II

Мысль о создании  вокально-инструментального ансамбля родилась у меня ещё в ту пору, когда  мы вдвоём с соседом   заученно исполняли на гитарах (одна была ленинградская – за 16 рублей, а другая – тбилисская –  боевая, побывавшая  не только под дождём, но и  в многочисленных «культпоходах») «Есть герой в мире сказочном…», «Постой, паровоз…», «У самовара я и моя Маша…», «Дом солнца» и «Цыплёнок жареный».

К восьмому классу я уже точно представлял, что ансамбль должен состоять из бас-гитары, соло-гитары, ритм-гитары и  ударных (количество барабанов я выяснил, рассмотрев обёртку гибкой пластинки фирмы «Мелодия», с нечёткой фотографией ВИА  «Верные друзья»). Но самое главное – к тому времени  я уже прошёл полный курс уличной песни и среди сверстников считался довольно сносным гитаристом. Пел я, правда, отвратительно, безбожно гнусавил, но на это никто не обращал внимания.

Естественно, в группу вошли трое моих лучших друзей: два одноклассника и один девятиклассник. Конечно же, ни одного  из нас и в помине не было музыкального образования. Меня, например, ещё в первом классе наотрез отказались принять в музыкальную школу, несмотря на то, что на вступительном экзамене я во всю мощь  детских лёгких с удовольствием прогорланил «Расцветали яблони и груши…».

– У вашего сына  не только полностью отсутствует слух, но у него  нет даже     чувства ритма, – высказывала моему расстроенному родителю  сухопарая, похожая на высушенную воблу, тётка из приёмной комиссии. – А без этого  баян никак не освоить.

– Как же это? – оторопел отец, – так ведь и медведей в цирке на велосипеде  учат ездить …

– То медведи, – она смерила меня уничижительным взглядом, – а то ваш мальчик…

Отец досадно махнул рукой и мы ушли. Всю дорогу пока   я  трясся в обшарпанном «Лазе», между чьими-то  сумками и  наполненными  продуктами авоськами, мне ужасно хотелось расплакаться. Было чертовски обидно за себя и за «Катюшу» – любимую мамину песню, а ещё закралась какая-то злоба на этих умненьких мишек-косолапых, выписывающих правильные круги по цирковой арене! Именно тогда  я твёрдо решил, что рано или поздно на зло всем  я обязательно выучусь играть на каком-нибудь музыкальном инструменте.

А  когда через семь лет, снедаемый безответной любовью к одной юной особе, я решился взять в руки гитару – папа мне купил её с первой же получки.

Моим наставником в деле освоения блатного щипа и  лирического перебора был Витя Заяц – царство ему небесное! – личность легендарная в нашем районе. Длинноволосый хиппи, имеющий судимость  за тунеядство, был старше меня на двенадцать лет. В старом дворе он  верховодил не одним поколением детворы. Система обучения у него была своеобразная: гитарному бою («восьмёрке» и «блатной ладошечке»») он обучал на папиросной коробке, потом  переходил на спичечную, и  только после этого разрешал тренироваться  на гитаре. «Консул» – ещё одно его прозвище, данное ему местными урками –  исполнял бесчисленное количество зоновских  песен: «Товарищ Сталин, вы большой учёный», «Чередой за вагоном вагон…», «Из Колымского белого ада…», «Когда качаются фонарики ночные…».  Он пел «Колокола», бацал «Дым над водой» Deep Purple, душевно выводил  «Пару гнедых», да и вообще мог на слух подобрать любую мелодию и даже ту, что играла в программе «Время», когда показывали погоду.

Итак, наш ансамбль мы окрестили «Серпантином». Был тому философский подтекст: мол, жизнь  как горная дорога: то  петляет вверх, а то в любой момент может привести и  в пропасть.

Уже тогда я понимал, что  главное – репертуар. Вот над ним мы и принялись корпеть. Правда, все песни у нас игрались с «ля-минора» и очень  походили одна на другую. Ударник  от души молотил по единственному пионерскому барабану (его мы купили за 10 рублей –  безумно дорого по тем временам). А когда исполняли  медленную песню, то он  возил по медной тарелке  (стоила 3 рубля), укреплённой в трубке поломанного торшера, металлической музыкальной щёточкой (2р.50 коп) – её  мы приобрели в магазине «Фото-музыка», который располагался в Ставрополе по улице  Голенева. Вот этим  и исчерпывалась игра ударных инструментов. Бас-гитара представляла собой обычную гитару с четырьмя басовыми струнами и  вставленным в гитарное чрево микрофоном, который подключался к колонке проигрывателя «Аккорд». Репетиции проходили на моей даче – она была в десяти минутах ходьбы от дома (а жили   мы на Ташле – ставропольской городской окраине).

Пока нас никто не слышал – все было здорово, и мы были счастливы. Но в конце августа 1979 года, мы отважились показать наше «творчество» взрослым и в ответ услышали сокрушённые вздохи с замечаниями  типа: «кто в лес, кто по дрова», «вы бы лучше о школе думали», «а нужно оно вам это, ребята, а?..». Было  понятно – это провал. В ту ночь я не мог уснуть. А к утру пришёл к мысли, что нам необходима  нормальная аппаратура и  музыкальный руководитель (примерно как Консул, но только со знанием нотной грамоты), который нас лишь немного подправит и подучит.

Примерно за неделю до неудачного «концерта» я  узнал, что в районный Дом пионеров недавно купили аппаратуру, и уже шёл набор  детишек в вокально-инструментальный кружок. Вот туда я и отправился.  К моему сожалению, руководителем там оказалась тётечка с  глазами на выкате – учитель музыки  из соседней школы. А вот аппаратура там была – просто класс! Настоящая ударная установка с басовым барабаном и тарелками с педалью, квакеры, ревербераторы, бас-гитара «Урал», ритм-гитара «Аэлита», ионика «Юность-73», усилители «Электроника» с колонками, ЭСКО-100 и даже один комплект «Квадро»!  Представляете?! Несмотря на то, что все мы давно вышли из пионерского возраста она согласилась прослушать нас.  Диагноз её был суров: двое наших товарищей (ударник и соло-гитарист) никуда не годились. Самым способным оказался  мой одноклассник Виктор, ну а я, сказала она – бесперспективный в принципе – могу ещё раз попытать счастья. И если мне удастся за три дня выучить и показать ей несколько упражнений на ритм-гитаре, то, возможно,  она подумает о моей дальнейшей музыкальной судьбе. Короче говоря, уже на следующей неделе  эта самая  крикливая  руководительница укомплектовала нас семиклассницей из музыкальной школы, одной ненавистной нам певицей и занудным  рыжим  пацаном с длинными паукообразными пальцами, занимающимся в соседнем кружке по классу гитары. Но была и у нас небольшая победа:  нам удалось  «впихнуть»  своего одноклассника Саню Богдана  (жаль, что и  его уже нет с нами) на ударные.

За три месяца  мы освоили  штук десять песен и две инструменталки (что-то из «Смоков»  и Джо Дассена). Целый год   мы давали концерты по случаю всяких торжеств. Репертуар же был чудовищный. Сплошные патриотические  композиции и ещё песни Пугачёвой (вот с тех пор я  и не могу её слушать) и всякие там «Листья жёлтые над городом кружатся…».

Постепенно мы выжили «певичку» и затуркали рыжего гитариста. А пианистка Ира, красивая девочка – дочь военного, к моему огромному сожалению,  уехала в Лиепаю. На смену ей  мы привели  ташлянского Андрюху-аккордианиста. В течение месяца он освоил «Юность 73-ю» одной рукой, а еще через пару месяцев  стал полноценным «двуручным» пианистом. Так прошёл год.

И тут мы впервые услышали «Машину времени» – это был шок! Я бредил песнями Макара! Немногим позже по Радио Москвы я услышал «Воскресенье», а чуть позже и «Автограф». Всё переменилось в наших головах. Всей толпой мы ходили в филармонию на концерты всевозможных рок-групп и записывали их на мой, честно  заработанный за лето, кассетник  «Электроника-302». Но для этого существовала определённая процедура: надо было обязательно раздобыть   билеты на первый балконный ряд с тем, что бы во время концерта  опустить вниз на метровом проводе микрофон. Благодаря этой хитрости   мы избавлялись от посторонних шумов: чихов, кашля, бормотания и свистящего шёпота зрителей. Правда, и звучало, как в бочке.

Помню, нас здорово поразил ленинградский коллектив «Савояры». Им тогда уже было за тридцать  и по-сравнению с «Машиной» они казались стариками. Кстати, на концерте эти ребята называли себя  родоначальниками русского рока. Одну из их вещей мы потом делали.

А жизнь шла своим чередом. Я  стал студентом пединститута, а Саню Богдана – ударника – забрали в армию. Вскоре  уволилась наша руководительница. Директор Дома пионеров оформила меня на пол ставки руководителем. Вот было время!  Мы играли,  что хотели и шабашили в полный рост! На заработанные деньги покупали аппаратуру и всякие к ней примочки: реверы, «вау», микрофоны с батарейками и даже  «самопальные» колонки из «кинаповских» динамиков. Мы играли на танцах в школах, техникумах и предприятиях. Мы чувствовали себя  знаменитостями среди своих сверстников.

И всё шло, как говорил один мой знакомый «супер-экстра-квадро-турбо». Но однажды к нам на репетицию заглянул золотозубый  баянист, аккомпанирующий в кружке бальных танцев. Этот парень, звали его Саша, был старше меня всего на три-четыре  года. Он  сидел и с недовольной миной  слушал «Мясоедовскую» и  «Одессу» в нашем исполнении. Потом, «фиксатый»  взял гитару у Вити и проделал на «басухе» такие синкопы, что нам и не снились. Тоже было и с моей шестиструнной «Аэлитой», а затем и с ионикой. Как говорится, не отходя от кассы, он  нам откровенно заявил, что его уже  назначили нашим художественным руководителем. И  зарплату  теперь будет получать он, а не мы. Но репертуар мы вольны выбирать любой, не забывая, естественно, о патриотической тематике, необходимой на смотрах. «Только вот лажать, пацаны, я вам не позволю», – твёрдо изрёк он.

И мы опять почувствовали себя ничтожествами. Этот Саня гонял нас пять раз в неделю и в итоге песня его любимого Евгения Мартынова «Письмо отца» в  нашем исполнении заняла первое место на краевом смотре среди Домов пионеров (хотя мы давным-давно из пионерского возраста вышли). Причём выступали мы в той самой краевой филармонии и стояли на той же сцене, где «давали жару» «Савояры». А по такому случаю нас даже вырядили в одинаково противные рубахи с жабо, которые позаимствовали из облачения танцевального ансамбля.

Сане за эту победу дали квартиру в старом фонде на улице Орджоникидзе. И он, кажется,  был счастлив. А вот о нас забыл начисто. Да и, слава Богу! За эти полгода мы написали около десятка своих песен и с успехом гоняли их на танцах. Эти вещи отдавали стилем «Машины…» и «Воскресенья», но все равно они были наши! У нас появилась новая певица «по имени Жанна», в которую мы все по  очереди успели влюбиться пока, наконец, она не бросила «помешанных музыкантов» подарив сердце  какому-то каратэисту. Как говорится,  когда ушла невеста неизвестно, кому повезло больше! Зато теперь ничто нас не отвлекало от музыки! На наши репетиции стал приходить народ и просто слушать. Бывало, что в зале набивалось по 10-20 человек и некоторые записывали нас на микрофон.

И как-то вечером, среди праздношатающегося люда появился парень, примерно мой ровесник. Он  с ухмылкой слушал «Марионеток», а потом попросил  третью гитару и стал вытворять на ней соло с такими подтяжками и  тремоло, что даже сегодня Виктору Зинчуку за него не было бы стыдно. Мы ахнули! Звали его Валера П. Мало того, что он играл как Бог, он ещё и пел точь-в-точь как Макаревич, и шевелюра у него была точно такая же! Представляете! Он деловито  предложил каждому  из нас кое-что переделать  в музыкальных партиях. И –  о Боже! – мы зазвучали совсем иначе!

Этот самый Валера окончил музыкальную школу по классу флейты и  играл на соло-гитаре в электротехникуме связи, а  заодно стал нашим «играющим тренером». С ним мы преобразились! Помню, как мы  отыграли новогоднюю программу 1983 или 84 года на «Хладокомбинате» и с нами расплатились свежим виноградом! Это в декабре-то месяце   и в советское время!  Мои родители оторопели, когда я на кухонный стол выложил кулёк зелёных, пахнущих ароматным летом, ягод.

Вскоре Витю – самого преданного моего товарища – забрали в армию. Бас-гитара перешла ко мне, и  Валера в шутку звал  меня «басовым комплектом» – мол, «Иван+усилитель+ колонка». Сам же он   легко заменял двух гитаристов. Но потом пришёл и его черёд служить. Об этом, пожалуй, стоит сказать несколько слов.

А дело в том, что была у него  девушка, которая писала ему письма всю срочную. И вот под  дембель встретил он пополнение, и, как водится, нашёл земляка. Тот рассказал сержанту о городе, о  новостях, а в заключение беседы  показал  фото любимой, которая обещала его дождаться, во что бы то ни стало. Как вы думаете, кто  был изображён на той карточке? Правильно: та самая Валеркина подруга.

В итоге из всего «Серпантина» мы остались вдвоём с Андрюхой-клавишником, да и то недолго – вскоре я женился и ушёл служить, а Андрей уехал в Москву. Там, поныне, говорят, и преподаёт в каком-то институте. Наверное, уже профессор и доктор наук.

Вот что интересно, и я и Витя во  время службы, писали песни и посылали их друг другу, надеясь, снова когда-нибудь собраться  и сделать целиком свой концерт. Одни стихи  мы положили на музыку, а некоторые – не успели. Так и представляется, что зазвучит наша ни разу не сыгранная  тяжёлая роковая композиция, и Витя разорвёт тишину зала резким, как звон разбитого хрусталя, запевом:

«Порою смотрим мы на мир,

Сквозь розовые стекла,

Прекрасным кажется он нам,

Как вешний майский сад,

Но невозможно вставить всем,

Цветные в окна стёкла,

И даже если вставить их,

Никто не будет рад…»

Или разольётся соло Валериной гитары, а за ним –  тихая, плывущая по застывшим от мороза крышам домов, песня:

«Зажигает цветные огни,

За день уставший город,

Спать ложатся друзья и враги,

В окна ломится зимний холод,

Я люблю этих улиц печаль,

Занесённых пушистым снегом,

Здесь, когда-то тебя повстречал,

И с тобою бродил по аллеям…»

III

Много лет прошло с тех пор, и все же:

я часто вспоминаю то время и тогда,

как в детстве улетаю

со снегом в облака!.