Моя совсем небогатая коллекция открытых писем уже почти истощилась, но осталось несколько экземпляров, которые стоят того, что бы их показать. К сожалению, трудно определить, когда выпущена эта открытка – до войны или после. Во всяком случае на обороте  видны две даты и обе послевоенные  — 1948 года. Судя по текстам, её дважды пересылали. Но если приглядеться внимательно, то можно разглядеть, что и эти две надписи заклеивались чистым листом и не исключено, что её использовали  и  в третий раз.

А вот и кустарное произведение фотографического искусства  весьма  пуританского свойства.Оборотная дата – 4/x- 54г.

Следующий экземпляр – трёхмерное изображение, попавшее в СССР  из далёкого и почти  сказочного Парижа в 1969 году.

"Маленькие танцоры"

Текст: «Для моей маленькой Тамары мои лучшие пожелания и объятия. Я  желаю тебе огромного успеха в твоей новой роли. Удачи.» Кстати, тогда при особо продвинутых школах существовали так называемый КИДы – Клубы Интернациональной Дружбы –  и те счастливчики, которые в него входили, имели редкую  возможность обмениваться письмами со сверстниками из-за рубежа. Их адреса спускали откуда-то сверху. Обычно на 20-30  учащихся переписывался один человек. Но текст письма составлялся сообща и ответы читали вслух. В нашей окраинной   школе №11 такого клуба,  к сожалению, не было. И я помню, как в 1977 году, нас –двух лучших учащихся по английскому языку среди 6-х классов  – «иностранка» повела в 5-ю школу на заседание того самого КИДа. И там, одна аккуратненькая  девочка   с белым бантом и отглаженным пионерским галстуком  очень бойко шпарила по-английски. Мы с другом её слушали, кивали с умным видом и совершенно ничего не понимали.  А потом, она великодушно позволила подержать в руках  её альбом с разными «импортными» открытками. Господи, как же я ей тогда завидовал!.. Всю обратную дорогу  мы  ныли, упрашивая «учителку» создать точно такой же клуб и у нас. На следующий  день она  всё-таки  отправилась к директору и озвучила  нашу просьбу. Прошло дня три  и нам отказали без каких-либо объяснений. Это теперь я понимаю, что во всём виноват был этот шипящий и гортанный   английский язык, потому что в странах социалистического содружества  на нём никто не говорил. Вот если бы мы хотели взяться за   испанский  (Куба) или немецкий (ГДР) – тогда  было бы совсем другое дело.

Однако мечта о переписке с настоящим американцем или англичанином меня не покидала. И  летом, когда родители отправили  двенадцатилетнее чадо  на месяц в пионерский лагерь «Солнечный», расположенный совсем неподалёку от места дуэли М.Ю.Лермонтова, мы с приятелем  не только разработали план знакомства с иностранцами, но и «успешно»  его осуществили.

А дело было так: во время тихого часа, мы отважно перемахнули через забор  и рванули к тому самому скорбному месту, где отставной майор  когда-то по-глупости  застрелил великого русского поэта-поручика. Ждать пришлось недолго, и совсем скоро  показался Икарус с надписью «Intourist».  Открылись двери-гармошки и из него высыпалась толпа  одетых не по-нашему дядечек и тётечек. Вот тут-то мы и вылезли из засады…. Используя весь известный  запас  британской  лексики два советских пионера  принялись галдеть наперебой: «Friendship… address… to write a latter…». Но, то ли мы что-то не так произносили,  то ли они нас не совсем верно поняли и  вместо адресов  нам стали совать   жвачку и круглые значки с эмблемой «Союз-Apollo». Смущаясь и краснея, мы не знали как себя вести, потому что нам  подарить им было нечего. Вдруг откуда-то вынырнул  гид,  схватил нас за руки и отвёл в сторону.  Я как сейчас помню  тощего, будто  школьная указка молодого человека,  с короткой военной стрижкой. Он держал  нас за шкирки словно нашкодивших щенков  и строго выспрашивал,  кто мы и откуда. Да мы, собственно,  и не отпирались – цель-то была хорошая. А жизнерадостные американцы, наблюдая за всей этой унизительной картиной,  громко смеялись –  точно так же, как хохотали немцы в каком-то чёрно-белом фильме про войну,  бросая куски хлеба  голодным советским военнопленным. И мне стало ужасно  стыдно и за себя и за друга….

Вечером   злостных нарушителей  распорядка вызвали в пионерскую комнату, и  незнакомый   Бармалей – видимо из КГБ – всё сверлил нас   злыми глазками-буравчиками, косясь одновременно на  стройный стан директрисы, которая  вычерчивала наманикюренным   указательным   пальцем букву «Х» перед двумя хлюпающими носами. В те горькие минуты раскаяния  я чувствовал себя изменником  родины, которому  нет прощения. Всё, конечно, обошлось, но  больше всего мне было обидно, что нам никто так и  не поверил. И  у всех сложилось мнение, что нас интересовали только значки и американская жевательная резинка, а не возможность переписываться с иностранцами. Вот такие получились воспоминания. Уж не обессудьте…