Путешествие за смертью. Книга 1. Могильщик из Таллина

Глава 8

Danse Macabre[1]

   Пастор закончил проповедь, и органист коснулся клавиш. Запел хор. Прихожане стали подпевать. Они то вставали, то вновь садились, следуя стрелкам, указанным на страницах сборника песнопений.  

    Когда хоралы закончились, органист сделав паузу, вновь заиграл. И уже совсем другая музыка, точно свежий мёд, полилась по церкви  и заполнила собой всё пространство. Она завораживала так, что казалось, под каменными сводами соединились души всех, кто покоился в храме и вокруг него. 

– Это симфоническая поэма  Сен-Санса. Называется «Пляска смерти», – едва не касаясь уха Варнавской, пояснил Ардашев.

– Как же  здорово! – восхищённо прошептала Анастасия. 

– Композитора настолько поразило  стихотворение  Анри Казалиса «Равенство, братство», что он тут же взялся за сочинение симфонии.

– А что за стихи?

– Смысл в том, что смерть равняет всех: и короля, и крестьянина, и баронессу, и плута. Там описывается ночные танцы скелетов на кладбище под стук каблуков смерти, играющей на скрипке.

– Какой ужас!

     Спина органиста двигалась точно маятник вперёд и назад. Он то склонялся над всеми тремя мануалами[2], то откидывался назад, будто играя на фортепьяно, то вдруг опускал взгляд вниз, нажимая пятками и носками ножные басовые клавиши. Ассистент едва успевал переключать регистры и листать страницы произведения, лежащего на подставке.

    Вдруг со строительных лесов что-то со стуком  упало и повисло на верёвке, ударившись дважды о доску.  В этот миг в спину органиста вонзилась стрела, и он уткнулся лицом в мануал. По храму пронёсся зловещий звук случайно нажатых клавиш, смешанный с криком ассистента. Прихожане с задних рядов вскочили с мест. За ними поднялись и остальные. Пастор, стоящий под хорами, не понимая, что происходит, в замешательстве теребил чётки для молитвы.

– Господи! – воскликнула Варнавская.

– Вызовите полицию, –  велел ей  Ардашев и ринулся к лестнице, ведущей к органу. 

      Миновав ступени, частный сыщик поднялся на хоры и приблизился к органу.

     Картина была ужасающая. Музыкант был мёртв. Из его спины торчала небольшая стрела, вошедшая так глубоко, что виднелась лишь наполовину.  Кровь просочилась сквозь пиджак, образуя большое бурое пятно. Около трупа, держась двумя руками за голову, стоял тот самый помощник, который переворачивал страницы партитуры. Рядом с ним находился какой-то мужчина лет сорока, похожий на портового грузчика. Его лицо сморщилось в гримасе ужаса, и он, не переставая, крестился. Пахло воском.

    Неожиданно показалось несколько человек. Они с опасливым любопытством заглядывали через спины людей, окружавших покойника. По их одежде нетрудно было понять, что это певцы церковного хора.

    Не говоря ни слова, Ардашев перелез через перила и забрался на строительные леса. Он сорвал  парусину, и прямо перед ним возникло смертоносное устройство.

    На самодельной, сбитой из досок треноге лежал арбалет. К спусковому крючку была привязана бечёвка с весовой  гирей, перекинутая через заднюю доску строительных лесов. Теперь она просто свисала. Другая, тонкая, но прочная  верёвка, одним концом оказалась примотанной к передней доске лесов (тут же болтался её осмоленный кусок), а другим –  к тому же грузу. Внизу на том месте, где, очевидно, она и перегорела, пламенела толстая восковая свеча.

– Что  же это? – проронил человек в церковном облачении, поднявшийся к органу.

– Предумышленное смертоубийство, – задув свечу, ответил Ардашев.

– Надобно срочно вызвать полицию, – выговорил кистер.

– Думаю, полиция будет с минуты на минуту. До её приезда на лесах нельзя ничего трогать, – перебираясь обратно через перила, проговорил Клим Пантелеевич.

– Я викарий этого храма Калле Терас. А вы кто?

–  Частный сыщик, и хотел бы  опросить всех, присутствующих здесь лиц, а затем  осмотреть орган. Выходит, с вами мы уже познакомились. Господина Пуусеппа я тоже знаю, а вот  как тут оказался этот человек, –  Ардашев кивнул в сторону могучего простолюдина лет сорока, – мне не понятно.

–  Я калькант[3]. Был внутри органа, когда услышал крик листмейстера.

– Кого?

– Томаса. Помощника органиста. Я его так зову в шутку, из-за того, что он переворачивает страницы господину Бартелсену, – он глянул на покойного с опаской и поправился, – вернее, раньше переворачивал.

   Ардашев повернулся к дрожащему, как заяц, ассистенту органиста и осведомился:

– А вы, Томас, ничего подозрительного не увидели?

– Нет-нет, – начал оправдываться помощник. –  Господин Бартелсен играл, как обычно. Я управлял регистрами, потом перевернул страницу. Он как-то странно посмотрел на ноты, замер на мгновение, и я увидел, что  ему в спину вонзилась стрела.

– А  как же вы не заметили на лесах арбалет?

– Из-за материи его  вовсе не было видно. Да  и зачем мне леса осматривать?

– А когда их  закрыли парусиной?

– Вчера, – ответил кистер.

– В котором часу?

– В пять вечера рабочие уже ушли.

– Стало быть, до закрытия храма в церковь мог войти, кто угодно?

    Смотритель пожал плечами:

– Любой прихожанин.

– Получается, комната кальканта – единственное помещение с закрытой дверью на органной площадке?

– Конечно.

– Я хотел бы её осмотреть.

   Кистер открыл дверь:

– Прошу.

   Клим Пантелеевич ступил внутрь. Слева располагались кожаные меха гармошкой, почти такие, как изображают в книгах меха средневековых кузнечных мастерских.

– А это что? – спросил Ардашев, указывая на обёрнутые в материю бруски, лежащие на верхней доске.

– Простые кирпичи. Они расположены в определённом порядке и служат грузом для сдувания мехов. А накачивает их наш калькант, – пояснил  церковный смотритель и указал на того самого человека лет сорока, в  простой, неброской одежде. Пока играет орган, Ильмар не переставая, трудится.

    Ардашев остановил взгляд  на одном из кирпичей. На зелёном фоне материи, в которую этот груз был обёрнут, выделялись несколько коричневых ниток. Он вынул лупу и стал их рассматривать. 

– Надо же! И вы здесь. И уже что-то нашли?  – послышался знакомый голос.

   Клим Пантелеевич обернулся. Рядом с пастором стоял Бруно   Саар, судебный врач, фотограф и ещё один полицейский.

– Добрый день, инспектор!

   Полицейский усмехнулся:

– Скорее – недобрый. Итак, что вы там отыскали?

– Арбалет XVI века. Тетива из пеньки  почти сгнила. Преступник натянул новую, но остатки старой не снял. Вы можете их сравнить. Они абсолютно сходны с  той верёвкой, что на  концах стального лука. Ваш эксперт-криминалист легко это докажет. Судя по всему, злоумышленник спрятал арбалет и свечу в комнате кальканта, положив на меха. Кусочки тетивы осыпались.  Вот возьмите. Corpus delicti,[4] – Клим Пантелеевич протянул улику. Инспектор тупо посмотрел на него, потом кивнул и высыпал в бумажный конверт остатки тетивы.

    Ардашев продолжал:

– Затем, до начала службы, злодей установил  арбалет на лесах, протянул верёвки и  привязал гирю. Потом   поджёг свечу. В нужное время механизм сработал, и  стрела поразила органиста.

    Саар перелез через перила на леса и вымолвил: 

– Признаться, я не совсем понимаю, как устроена эта адова машина.

– Ничего сложного. Арбалет стоит на треноге. Одна верёвка привязана к спусковому крючку и гире. Она свисает с задней доски, но не падает, поскольку удерживается другой верёвкой, привязанной к передней доске. Так вот она и проходит через надрез на восковой свече к самому фитилю. Когда пламя дошло до неё, она перегорела и перестала держать гирю от падения. Последняя, сорвавшись вниз, потянула спусковой крючок арбалета, и стрела вылетела.

– Но откуда преступник мог знать, когда бечёвка перегорит?

– Эта свеча из вощины. Её диаметр – один сантиметр, высота – тридцать. Полностью  сгорает за три часа. Опытным путём можно установить, через сколько минут после зажжения, огонь дойдёт до нужного места. Обращаю ваше внимание, что вторая верёвка, проходящая через свечу – не обычная бечева, а сапожная дратва. Она тоньше, прочнее и, к тому же, навощена, что приводит к быстрому горению.

    Инспектор перелез через перила обратно. Тем временем, доктор  уже осмотрел труп, извлёк из тела стрелу и тихо вымолвил:

– Mors vera.

– Что вы там бормочите, доктор? – недовольно спросил Саар.

– Я сказал, что наступила смерть.

– Так прикажите санитарам забирать труп!

– Да вот и они, – указывая на двух рослых мужчин, выговорил врач.

   Тело положили на носилки. Полицейский вдруг  снял туфли с покойника и принялся их внимательно рассматривать. Санитары ушли.

– Необычная обувь, – вымолвил Саар.  

– Уж это точно! Не каждый сапожник  возьмётся за её изготовление, – вмешался в разговор пастор.

–  В Таллине только два мастера шьют туфли для органистов. У одного будка на Русском рынке, а другой у Александровской гимназии, – добавил викарий.

– Почему только двое?

– Слишком большие требования. На подошву и каблуки нужно наклеить замшевые наклейки, позволяющие ногам скользить вдоль и поперёк педалей. А чтобы чувствовать ножные клавиши, подошва должна быть очень тонкой. И каблук высокий, но не широкий. Это облегчает игру пяткой. Вставка на носке оберегает пальцы. Кожаный верх мягкий и эластичный, обеспечивает вентиляцию стопы. Но колодка нужна узкая, чтобы не допустить нажатие сразу двух басовых клавиш.  Покойный как-то рассказывал мне об этих сапожных премудростях, – печально вздохнул викарий.

– Позвольте взглянуть? – попросил Ардашев.

   Инспектор протянул туфли и  сказал:

– Видно недавно из мастерской.

   Клим Пантелеевич внимательно осмотрел обувь и вернул полицейскому. Тот, бросив их на пол, вдруг обратился к  «листмейстеру», кальканисту и смотрителю:

– Завтра в девять  приказываю всем, как очевидцам происшедшего,  явиться ко мне в участок для подробного допроса.

– Всем? – переспросил кистер.

– Я что неясно выразился? – надменно выговорил  полицейский.

– И хористам?

– Я же сказал – всем, включая пастора и викария.

   Инспектор приблизился к Ардашеву и досадливо проронил:

– Чувствую я, что это убийство будет раскрыть не так-то  просто. Попробуй отыщи злодея среди людского сонмища. Тут одних прихожан около сотни, не говоря уже о тех, кто имеет отношение к церковной службе. Все равно, что искать иголку стоге сена.

– Её можно найти, если в ушко вдета нитка.

– То-то и оно, если вдета, а если нет?

– Тогда надобно выяснить, чьи следы ведут к стогу.

– Вам-то хорошо разглагольствовать. Уехали в свою Прагу – и всё. А мне возись. Кстати, хотел вас поблагодарить насчёт происшествия в Фалле. Барона Калласа действительно задушили. Обнаружен перелом гортани и подъязычной кости. Но кто это сделал?  Каков мотив? Совершенно непонятно.

– Quod erat demonstrandum[5].

– Да бросьте эту латынь! – полицейский недовольно шмыгнул носом.  – А вообще, господин Ардашев, всё очень странно. Не успели вы прибыть в Таллин, как совершено три убийства. На красного дипломата товарища Минора налетел таксомотор, неизвестный преступник разделался с бароном Калласом, а вот сегодня из арбалета прикончили  церковного органиста. Уж он-то кому мешал? Музыкантишка. Звёзд с неба не хватал. Играл во время службы – и на тебе! – стрела в спине. Давненько  в нашем  городе не было подобной вакханалии смерти.

– С бароном Калласом вы погорячились. Его убили за несколько дней до моего приезда в Ревель.

 – В Таллин! Прошу не ошибаться.

– Хорошо, в Таллин. А обувь таксиста, угнанного «Ситроена» проверили?

  Полицейский досадно махнул рукой.

– Не он. У него подошва и каблук подбиты железными гвоздями. Лично осматривал.

   Глядя на арбалет, инспектор проговорил задумчиво:

–  И откуда в храме взялось это допотопное оружие?

– Из дома Черноголовых, – произнёс женский голос откуда из-за спины. – Об этом говорят две заглавные буквы, выжженные на ложе –  «GW». Я точно помню, что видела этот самострел у них в музее.

– И вы здесь? – инспектор поморщился.

– Я попросил мадам Варнавскую вызвать полицию, – пояснил Ардашев.

– Ах вот как? Тогда ясно, – проронил Саар. – Однако, мало ли кто писал на латыни. Причём здесь братство Черноголовых?

– Я же сказала, что видела его у Черноголовых. Неужели этого недостаточно? К тому же, архитектор, построивший дом Черноголовых похоронен в этом самом соборе, – блеснула эрудицией  Варнавская.

– И что с того? – вспыхнул Саар. –  Таллин – маленький город. И уж своих архитекторов тут знали в лицо и хоронили в соборах, как почётных граждан. И вообще, какое отношение имеет ваш  последний довод к убийству?

– Никакого, – опустив глаза, согласилась Анастасия.

– Вот то-то же. Не люблю, когда дамы умничают.

    Инспектор помолчал, потом повернувшись к стоящим рядом фотографу и полицейскому, велел:

– Сфотографируйте это чёртово устройство. Соберите всю эту дьявольщину  и положите ко мне в машину.

    Затем, полицейский обратился к  Ардашеву:

– Мне надо отвезти доктора. Пусть проведёт осмотр трупа органиста и вскрытие, как полагается.  Хватит нам ошибок с бароном Калласом. А потом я навещу клуб Черноголовых. Но я буду спокоен,  если прямо сейчас туда отправитесь вы. Чуть позже я к вам присоединюсь. Поговорите со смотрителем, он словоохотлив. Но об убийстве не рассказывайте. Он ещё ничего не знает. Я сам его допрошу.

– Не сомневайтесь, господин Саар.

   Полицейский  махнул рукой:

–  Ладно. Не теряйте время. Тут рядом стоянка таксомоторов.

   Ардашев и Анастасия покинули храм.

   Таллин жил своей обычной размеренной жизнью.  Горожане куда-то торопились, извозчики показывали чудеса управления экипажами, разъезжаясь на узких средневековых улочках, а фигурка ландскнехта на шпиле ратуши вращалась от ветра, как и  много столетий назад.
ВЕСЬ РОМАН МОЖНО ПРОЧИТАТЬ ИЛИ ПРОСЛУШАТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.

[1] Пляска смерти – (франц., прим. авт.).

[2] Мануалы – клавиатуры для рук (прим. авт.).

[3] Калькант – человек, нагнетающий воздух в органные меха  при помощи двух больших педалей и находящийся в специальной органной комнате, расположенной внутри самого органа (прим. авт.).

[4] Corpus delicti – улики, доказательства. Это словосочетание  может употребляться и как состав преступления (лат.) (прим.авт.)

[5] Quod erat demonstrandum – что и требовалось доказать (лат.) (прим.авт.).