Василий Кротенко родился и вырос в селе Привольном Красногвардейского района Ставропольского края. В 1975-80 г.г. прошёл обучение на отделении журналистики Ростовского государственного университета и затем работал в ряде газет Ростовской области и Ставропольского края. Являлся главным редактором георгиевской объединённой (районной и городской) газеты, ставропольской краевой комсомольской газеты «Молодой ленинец», возглавлял на Ставрополье другие СМИ. Сейчас специализируется на написании и издании книг по истории поселений и территориальных образований, пишет рассказы и новеллы.

Очень короткая новелла

Алексей  спешил попасть в Ставрополь до окончания рабочего дня и автомобиль по трассе гнал во всю прыть «Лады Калины». Но, въехав на участок дороги с  лесонасаждениями по обеим её сторонам, незаметно   для себя сбросил скорость. Пристроившись в хвост «КамАЗу», он шёл за ним, любуясь, как  тяжёлый грузовик поднимает  колёсами лежащую на асфальте листву и та кружится в воздухе, переливаясь красивыми осенними красками.

Он забыл про все свои неотложные дела и упивался необыкновенным   зрелищем. Из динамиков магнитофона  в унисон  живой картинке за стеклом  лилась трогательная мелодия, и это добавляло настроения. Жёлтые, красные, бежево-лилово-зелёные листья, сначала проутюженные массивными шинами, а затем подброшенные вверх,   взмывали на метр-полтора, плавали-танцевали в воздухе по  замысловатым траекториям и  грациозно опускались перед  его легковушкой.

Ему  нравилась осень. Она практически никогда не навевала на него ту грусть, которая  многих тяготит и лишает сил. Нынешний  сентябрь был вообще выше всяких похвал, и Алексей откровенно радовался тому, что творилось перед его глазами. Он как завороженный любовался   листьеворотом,  и мысли его замерли на  уровне самого доброго тонуса. Куда-то вдаль улетучились служебные проблемы, перестала пульсировать подспудная тревога за судьбу недавно разошедшейся дочери, забылся   даже очень неприятный разговор, состоявшийся полчаса назад с разбогатевшим и зазнавшимся другом детства.

Душа Алексея запела, и он готов был ехать за «КамАЗом»  всю оставшуюся дорогу. Его  мрачные думки постепенно запрыгали взад-вперёд  по  сорокалетнему отрезку жизни, и теперь казалось, что там было очень много хорошего — есть, чем похвалиться  и что показать…

И здесь он  взволнованно почувствовал, что на него кто-то смотрит.  Алексей перевёл взгляд с  асфальта на задний борт грузовика и сквозь роящуюся листву увидел  трёх коров. Они просунули головы в деревянное  ограждение  и монотонно качали ими в такт  движению амортизаторов. Их большие круглые глаза были влажными от слёз и разве что не кричали…

Алексей в оцепенении остановил свою легковушку. А потом простоял на обочине более двух часов, чтобы уж наверняка не нагнать тот «КамАЗ»… Через десять лет он напишет свою самую короткую новеллу: «Осень. Коров везут на мясокомбинат…»

За зимним окном

В середине января  погода   устанавливалась что надо! Нескучная!  Трещали  морозы, почти ежедневно сыпал снег и   дул редкий в  здешних краях западный ветер. По ночам он плотной  массой  разгонялся  по  полям  от  Кулешовки, затем при перпендикулярной  встрече с  улицей Садовой несколько терял скорость  и, разбившись  на вихревые потоки и поднявшись вверх, уже  зигзагами  падал  оттуда  на Васькин двор, обрушивался на сараи, курятник, базы для птицы. Потом начинал лизать, скрести, трясти дом.

В  пик своей сумасшедшей  рваной свистопляски  он  ломал  колена  рештака, по которому летом с крыши в  бассейн стекала дождевая вода,  валял железную чистилку для обуви,  хлопками рвал простыни и пододеяльники, висящие  на толстой никелированной проволоке. До крайности  разозлившись,   сбрасывал со штакетника кастрюли и вёдра, и с ними  становилось  очень шумно.  Громыхая, они могли часами кататься туда-сюда, если  не приткнутся  в каком-либо тупике или кто-то не выйдет во двор, чтобы убрать  их в затишек.

Западник, в отличие от спокойного и размеренного восточного ветра,  имел богатое звуковое оформление. Он то дул во  всю мощь, то замирал в глухой паузе и затем словно вакуумной  присоской пытался   приподнять крышу. Или   наоборот — вдавить  её в потолок. Нарезвившись, сбавлял обороты и плавно-обтекаемо  скользил по стёклам и стенам,  тонко и протяжно  гудя и как бы извиняясь.

Утром  направление его  движения легко прослеживалось по длинному извилистому сугробу,  протянувшемуся    от уборной до ворот. Сквозь забор  из металлической сетки, отделявший хоздвор от жилой территории, метель проходила так, словно его вообще не  существовало, а огород  оставался ровным, как будто снег над ним проносился транзитом. Зато калитку, можно было  не сомневаться, после  вьюжной ночи  не откроешь, пока  не поработаешь лопатой.

Наружные стёкла  еще с вечера  покрывались постоянно суживающейся морозной каймой, но до полуночи в жёлтом свете  комнатной лампочки  сквозь них ещё можно было, постаравшись,  разглядеть, что творится  за порогом в пределах двух-трёх метров.

С рассветом  каждое окно с ветреной стороны  представляло собой  непрозрачный фильтр из белого инея, дающий    информацию  лишь о том, что  наступил день. Окна же с востока   разукрашивались  толстыми и  острыми, порою  страшными,  ледяными узорами. Казавшимися иногда отнюдь не сказочными зимними завитушками, а   щупальцами  прилипшего всамделишного  спрута, пытающегося проникнуть в человеческое жилище. Но отсюда, поискав  щёлочки, можно увидеть   улицу — где чётко, а где в таких  преломлениях, словно  смотришь в кривое зеркало!

После  ненастья, даже в воскресенье, на улице пустынно. Ещё не протоптаны тропинки, не пробита часто и густо переметённая дорога. Не бегает ребятня, не ездят машины и трактора, никто никуда не гонит скотину.

И вдруг  из-за поворота вылетает тройка лошадей, украшенная  бубенчиками-колокольчиками, бумажными цветами и яркими лентами. В санях — Вера Сотникова, председатель сельсовета, со своими помощниками. Она — в шубе, без головного убора, весёлая, жизнерадостная  — смачно и в удовольствие погоняет гнедых плетью и во весь голос «сполняет»  под  гармонь русскую народную песню. Мужчины подпевают и призывают людей присоединяться  — местная власть  агитирует за возрождение  традиций  массово отмечать праздник зимушки-зимы!

Через пару минут упряжка, оставляя за собой глубокий  след полозьев,  скрывается  за перекрёстком, но разудалая  песня ещё слышна:

Эх, снег-снежок!

Белая метелица!

Говорит, что любит,

Только мне не верится!

— Вань, — говорит бабушка, — пойди посмотри, они бутылку не напротив нас швырнули? Что-то мне так показалось…Я завтра иду в центр, заодно её и сдам.

— Да, весело сельсовету! — отвечает дедушка и направляется за ворота. Снег скрипит под его валенками.

В ночном дворе

С нынешней шестиклассницей  Наташкой он провёл  добрую половину своего детства. Она  годом  помоложе, но ребята  постоянно держатся вместе. Хотя были у них и осложнения. Васька ей даже руку как-то вывихнул невзначай, однако тогда  поссорились их родители,   дружба же юных соседей  не поколебалась.

Ему нравится с нею общаться, и он всегда берёт её с собою туда, куда Наташку без него мальчишки не взяли бы. Она не  пацанка, но  лазит  по чужим огородам, играет в хоккей, городки, лапту, барышки… Её движения    неуклюжи и забавны, но она упрямо и настойчиво  подражает  мальчишкам. Только что не дерётся.  И когда в субботу Васька надумал   разведать вечернюю обстановку у  Дома культуры, своими глазами посмотреть, что там делают на танцах, то пригласил с собой не Митьку с Вованом, а  Илюхину.

Они по-партизански высмотрели  всё им интересное,  умудрились пробраться    непосредственно в фойе ДК, хотя это могло завершиться для них весьма печально, и теперь  возвращаются домой, обсуждая  увиденное и услышанное. Потом заворачивают к Ваське во двор утолить жажду. Привозная  вода из бассейна   мягка и вкусна, а тут  ещё  на столике обнаруживается кастрюля с  крупной,  с добрую черешню, спелой вишней! Доверху наполненная  посудина  приковывает их к себе, и они  усаживаются на скамейке под  шелковицей-великаном.

Июльская ночь  в самом  соку! Внизу ни ветерка, и лишь на макушке  дерева слегка покачиваются ветви. Полная луна светит так ярко, что под ногами видна каждая  травинка, а  валяющаяся на земле свежая солома поблёскивает  словно  фольга. Куда ни кинь взгляд, он запросто достигает  цели! Смутно, но различимы силуэты зданий на дальних улицах, ближние же объекты  хоть фотографируй  на цветную плёнку! Ребятам очень удивительно: темь вроде бы, а они — в тени! Тень от  шелковицы имеет  чёткий контур и метр за метром приближается к  сараям.

Нигде в округе не слышно рукотворных звуков.  И только миллионы цикад и сверчков на двух-трёх нотах исполняют   бесконечную  мерцающую песню: ц-ц-ц-ц-ц…   Похоже, каждое божье создание  упрямо и монотонно твердит  что-то своё, и эта прекрасная, ласкающая слух  мелодия    не прекращается ни на секунду. Только она довлеет над тишиной, и иногда кажется, что сейчас  она сама и есть тишина.

От  забора, где растут цветы, сплошной волной идёт мощный запах фиалок. От него не увернуться, он сладок и пьянящ  даже для тех, кто ещё не пробовал спиртного. И ребята  вдыхают его полной грудью. Сознание  каждого из них переполнено, они довольны тем, что нашли   укромный уголок, где   им никто не мешает. Это добавляет им взрослости, и они кажутся себе несколько постарше.

Расправившись с  вишней, ребята  теряют  синхронность  движений и теперь болтают, непроизвольно  приближаясь друг к другу. Сантиметр за сантиметром. И вот уже его  рука дотрагивается  до  её плеча, и мальчишка  ощущает, какой жар исходит от Илюхиной. Та беспрерывно щебечет и всё сильнее прижимается к Ваське, потом заваливается ему на колени:

— Я, Вась, кажись, замёрзла!

— Да ты что? — удивляется мальчишка. — Ты вся горячая!

— А мне холодно! Бр-р-р… Наверное, пора разбегаться!

— Давай ещё посидим, — говорит Васька. — В кои-то веки одни остались! Вечно то Петровы, то Кременец  под боком.

— Я, может, заболеваю, Вась!

— Ну, давай я тебя потру! — предлагает мальчишка и обнимает  Илюхину.

Сквозь тонкую спортивную майку он чувствует, как дрожит Наташка, и пытается  плотнее укрыть её собой, наклонившись вперёд и опустив голову. Он гладит девочку и внушает ей, что к утру всё пройдёт — жара ведь! И неловко чмокает её в ухо, замирает  в  этом волнующем  состоянии.

Илюхина вскакивает  и цыкает на него:

— Ты чё, ненормальный? Нам ещё рано целоваться! Через два года только можно будет!

— Почему через два? — спрашивает Васька.

— По качану! — отвечает Наташка и поднимается.

Они  идут к воротам и  там внезапно  слышат голоса. Оказывается, косиковскую лавочку облюбовала и заняла Наташкина сестра с женихом и теперь незаметно выйти из двора   не удастся.

— Подождём  часок,  они разойдутся! — шепчет  Васька. — Не то завтра  тебе предстоят  крутые разборки. Заложит ведь сестричка! Или огородами давай!

Но Наташка  прощается,  щёлкает щеколдой калитки и стремглав уносится в свою сторону. Ошарашенная сестра кричит ей вслед:

— Ах ты, малёк недовылупившийся! Ну-ка подь сюда!

— Сама такая! — огрызается, остановившись,  Наташка. — Убоялась я тебя! Если наябедничаешь,  расскажу родителям, куда ты позавчера с Колькой ездила!

После этих слов она шагает  домой степенно и не спеша, а парочка закатывается приглушенным смехом.