Оставшиеся открытки из тех, что мне удалось купить, продолжают рассказывать о судьбе Нины Васильевны Буравчинской и членов её семьи. Немногословные, сухие, иногда с намёками письма её родственников позволяют догадываться о том, через какие испытания довелось пройти супруге статского советника.
Гражданская война пришла в Ставрополь в 1918 году вместе с толпами бесчинствующей балтийской матросни, китайцами-наёмниками и латышскими стрелками, известными своей ненавистью к русским. Вся эта озверелая масса накинулась на тихий, патриархальный, ещё недавно задыхающийся от хлебного изобилия южный город. Массовые убийства, изнасилования и грабежи стали повседневным явлением. Но сейчас я не буду останавливаться на этом, поскольку уже писал об известной трагедии дважды (здесь и здесь). 
Естественно, при таких обстоятельствах семья статского советника оставаться в городе не могла, и супруги решили перебраться к родственникам в Петроград, где их никто не знал. Вскоре, вероятно, выяснилось, что в столице жить ещё опасней. Да и голод там чувствовался острее. Как же дальше сложилась судьба Буравчинских?
Как следует из открытых писем, Нина Васильевна вернулась в Ставрополь и устроилась преподавать в гимназии. Что стало с её мужем – неизвестно. Тут, скорее всего, возможны два варианта, и, оба они, к сожалению, трагичны: либо он был расстрелян в июне 1918г. в Ставрополе, либо позже погиб в концентрационном лагере (кстати, первыми это словосочетание стали широко применять большевики. Так 23 июля 1918 года Петроградский комитет РКП(б), приняв решение о красном терроре, постановил, в частности, взятие заложников и «устройство трудовых (концентрационных) лагерей». 15 апреля 1919 года был опубликован декрет ВЦИКа «О лагерях принудительных работ», предполагавший создание, как минимум, одного лагеря на 300 человек при каждом губернском городе. К концу 1919 года, таких лагерей в стране насчитывалось уже более двух десятков).
Станция Млеты, Военно-Грузинская дорога
На Волге
Не стоит забывать, что после окончания гражданской войны все «бывшие», особенно мужского пола, состояли на строжайшем учёте по месту жительства. И к началу 1930 года все они почти полностью были истреблены. Не спасала ни перемена фамилии, ни переезд в отдалённые, забытые Богом, но не властью, уголки Советского Союза.
Волга у Молодецкого Кургана
Так что к началу очередной волны репрессий 1937 года в лагерях уже сидели их дети. А уж статского советника, даже отставного, местные чекисты никогда бы не оставили в покое.
Делла-Вос-Кардовская О.Л. «Маленькая женщина».
«Ея Высокородие» Нина Васильевна Буравчинская умерла в преклонном возрасте (как мне сказали, её было 102 года), оставив после себя не только открытки, заботливо вставленные в дореволюционный альбом с бронзовой розой на обложке, но и множественные записи, которые несколько лет назад приобрел у букиниста какой-то покупатель. А вот теперь, и его, говорят, не стало. И уже, то ли его дети, то ли новые хозяева его квартиры, сдали весь этот «хлам» назад – в букинистическую лавку. Так что записи Буравчинской бесследно исчезли.
Как вы можете убедиться, некоторые из открытых писем присланы ей ещё из довоенной Франции в 1906 году. И я представляю, как Нина Васильевна, не раз бывавшая за границей до революции, с ностальгией рассматривала их в мрачные годы советского «железного занавеса».
Согласитесь, вся эта история так и просится на роман. Не знаю, может быть, когда-нибудь и напишу…
Оставьте комментарий